Нотариус положил документ на стол с таким видом, будто это была бомба с часовым механизмом. Мария почувствовала, как пальцы свекрови впились ей в плечо, и услышала её торжествующий шёпот: «Вот теперь ты узнаешь своё место, дорогая.»
В кабинете повисла напряжённая тишина. Солнечные лучи пробивались сквозь жалюзи, рисуя полосы на полированной поверхности стола, где лежало завещание бабушки Марии. Документ, который должен был принести облегчение и финансовую стабильность молодой семье, внезапно превратился в поле битвы.
Галина Викторовна сидела рядом с сыном Антоном, её спина была прямой, как струна, а на губах играла едва заметная улыбка победительницы. Она знала что-то, чего не знали остальные. Что-то, что давало ей уверенность в своём превосходстве.
Мария перевела взгляд на мужа. Антон сидел, опустив голову, и его плечи были напряжены. Он избегал её взгляда, и от этого в груди поднималась тревога. За пять лет брака она научилась читать его настроение по мельчайшим жестам, и сейчас каждая клеточка её тела кричала об опасности.
Нотариус откашлялся, привлекая внимание присутствующих.
— Согласно завещанию покойной Елизаветы Петровны, — начал он официальным тоном, — её квартира в центре города переходит в собственность внучки, Марии Сергеевны.
Мария выдохнула с облегчением. Бабушка сдержала своё обещание. Эта квартира была их спасением — можно было продать её и купить собственное жильё, наконец-то выбраться из душной комнатушки в доме свекрови, где каждый их шаг контролировался, а каждое слово подвергалось критике.
— Однако, — продолжил нотариус, и это «однако» прозвучало как гром среди ясного неба, — есть одно условие.
Он поправил очки и зачитал:
— Квартира переходит в собственность Марии Сергеевны только при условии проживания в ней в течение пяти лет. В случае продажи или сдачи в аренду раньше этого срока, право собственности автоматически переходит к ближайшему родственнику по линии супруга.
Галина Викторовна не смогла сдержать торжествующего смешка.
— То есть ко мне, — произнесла она с нескрываемым удовольствием. — Как к матери Антона.
Мария почувствовала, как земля уходит из-под ног. Она посмотрела на нотариуса, надеясь, что ослышалась.
— Но… это же невозможно. Бабушка никогда бы не написала такого. Она даже не знала свекровь!
Нотариус развёл руками.
— Документ подлинный. Подпись заверена, все формальности соблюдены. Завещание было изменено за месяц до смерти Елизаветы Петровны.
— За месяц до… — Мария резко повернулась к мужу. — Антон, это же когда ты ездил к ней один. Говорил, что хочешь помочь с ремонтом.
Антон поднял глаза, и в них Мария увидела вину, смешанную со страхом.
— Маша, я… Мама сказала, что это будет лучше для всех. Что так надёжнее.
Слова ударили больнее пощёчины. Мария смотрела на человека, которого любила, с которым строила планы на будущее, и не узнавала его. Перед ней сидел чужой мужчина, маменькин сынок, предавший её доверие ради прихоти своей матери.
— Ты знал, — прошептала она. — Ты всё это время знал и молчал.
— Не драматизируй, дорогая, — вмешалась Галина Викторовна. — Никто не собирается тебя обижать. Просто теперь мы все будем жить вместе в той квартире. Одной большой дружной семьёй. Под моим присмотром.
Она произнесла последние слова с особым удовольствием, смакуя каждый слог. Мария поняла весь замысел свекрови: пять лет тотального контроля, пять лет унижений и придирок, пять лет жизни под диктатуру женщины, которая считала её недостойной своего сына.
— А если я откажусь? — спросила Мария, стараясь сохранить остатки достоинства.
— Тогда квартира сразу переходит ко мне, — пожала плечами Галина Викторовна. — Выбор за тобой. Либо терпишь моё общество пять лет и получаешь недвижимость, либо остаёшься ни с чем. Как видишь, твоя бабушка оказалась весьма предусмотрительной женщиной.
Мария встала. Её ноги дрожали, но она заставила себя держаться прямо.
— Мне нужно подумать.
— Думай сколько угодно, — милостиво разрешила свекровь. — У тебя есть неделя на принятие наследства. Потом оно автоматически переходит ко мне.
Выйдя из нотариальной конторы, Мария остановилась на улице, жадно глотая свежий воздух. Антон вышел следом, попытался взять её за руку, но она отдёрнулась.
— Не прикасайся ко мне.
