Когда самолёт наконец приземлился, я уже чувствовала облегчение. Дети были уставшие, я — тоже, но внутри меня теплилось приятное чувство удовлетворения. Маленькая месть сработала — не скандально, не громко, а точно и по делу.
Мы шли по аэропорту, я с детьми, а муж и его мама немного отставали. Он выглядел не так уверенно, как перед вылетом — скорее, как человек, который не до конца понял, что только что произошло, но уже начал догадываться.
И вот, когда мы подошли к зоне выдачи багажа, мама мужа — дама элегантная, с вечной лёгкой надменностью в голосе — наконец заговорила. Громко, так, чтобы все нас слышали:
— Знаешь, Софи, я думала, ты будешь вести себя более… благородно. Устроить сцену из-за мест в самолёте? Это, как минимум, мелочно.
Я повернулась к ней, выпрямилась, хотя сил почти не осталось, и спокойно ответила:
— Благородство — это когда мужчины не бросают жен и детей позади. Особенно с двумя маленькими детьми. Мелочность — это как раз про шампанское и кресло, когда рядом твоя семья тащит всё на себе. А я всего лишь показала, каково это — когда про тебя временно забыли.
Муж молчал. Мама его смотрела на меня с той же надменной улыбкой, но уже не такой уверенной.
А потом вдруг сказала:
— Ну, если уж ты такая героиня, могла бы и полёт в одиночку организовать. Или, по крайней мере, не устраивать спектакль.
На что я ответила, не повышая голоса:
— А если бы это сделал мой сын, ты бы гордилась им, правда? Что он рядом с женой, помогает с детьми, сидит не в кожаном кресле с бокалом, а в обычном — но с теми, ради кого живёт.
Она на секунду замолчала. И я видела это — лёгкую трещинку в её взгляде.
А потом тихо сказала:
— Сын, в следующий раз — думай. И не забывай, кто тебе семью строит, а кто — только вспоминает о тебе на праздники.
Он кивнул. Впервые за весь день — по-настоящему. Без отговорок, без телефона в руке.
И знаете, что? Возможно, это был не только его урок. Возможно, это была первая трещина в крепости его маминой правоты. А для меня — точка, где я перестала молчать. И начала быть не просто мамой и женой. А женщиной, чьё место — не в хвосте
