— Марин, не надо так с мамой. Она же о нас заботится.
— Заботится? — Марина почувствовала, как внутри неё лопается последняя струна терпения. — Она контролирует каждый наш шаг! Она проверяет наши покупки, читает наши сообщения, решает, что нам есть на ужин! Это не забота, это тирания!
— Как ты смеешь! — взвизгнула Лариса Петровна. — Я всю жизнь положила на сына! Я вырастила его одна, без мужа! И не позволю какой-то выскочке…
— Выскочке? — Марина шагнула к ней, и свекровь невольно отступила. — Я три года терплю ваши унижения. Три года слушаю, какая я плохая хозяйка, плохая жена, какая замечательная была бывшая девушка Паши. Три года вы пытаетесь сделать из меня свою прислугу. Хватит!
Она повернулась к Павлу. Он стоял бледный, растерянный, не зная, на чью сторону встать. Мама тянула его за один рукав, жена смотрела с другой стороны. И он, как всегда, выбрал путь наименьшего сопротивления.
— Марин, извинись перед мамой. Ты не права.
Эти пять слов стали последней каплей. Марина кивнула, но не ему — себе. Решение было принято.
— Хорошо. Я извиняюсь, — сказала она спокойно. Слишком спокойно. — Извиняюсь, что потратила три года своей жизни на попытки построить семью с человеком, который так и не смог стать мужчиной.
Она развернулась и пошла прочь. За спиной раздался возмущённый визг свекрови, что-то кричал Павел, но Марина не оборачивалась. Она шла к метро, а в голове у неё был удивительно чёткий план.
Вечером того же дня она пришла в их — нет, уже не их, а квартиру свекрови — с чемоданом. Павел сидел на кухне, обложенный тарелками с едой, которую заботливо разложила мама. Лариса Петровна восседала напротив, поглаживая его по руке.
— …она обязательно одумается, сыночек. Куда ей деваться? Она же без тебя пропадёт.
Марина прошла мимо них в спальню, не сказав ни слова. Она методично складывала свои вещи в чемодан, пока за спиной не раздался елейный голос свекрови:
— Маринка, хватит дурить. Садись ужинать. Я твои любимые голубцы сделала.
— Мои любимые голубцы делала моя бабушка. А ваши я ела из вежливости.
Она защёлкнула замок чемодана и повернулась к ним. Павел смотрел на неё с обидой ребёнка, у которого отбирают игрушку.
— Но… Но куда ты пойдёшь? — в голосе Ларисы Петровны звучало плохо скрываемое злорадство. — У тебя же нет денег на съёмную квартиру.
— У меня есть своя квартира. Помните? Та самая, которую вы утром хотели сдавать в аренду.
Свекровь поджала губы. — Там же ремонт нужен! Там нет мебели!
— Матрас на полу лучше, чем золотая клетка под вашим присмотром.
Она взяла чемодан и направилась к выходу. У самой двери её догнал Павел.
— Марин, подожди. Давай поговорим. Без мамы.
Она посмотрела на него, и в груди кольнула жалость. Он не был плохим человеком. Он был просто… никаким. Пустым местом между двумя женщинами, призом в их войне.
— О чём говорить, Паш? О том, что ты ни разу за три года не встал на мою сторону? О том, что твоя мама проверяет наши банковские счета? О том, что она запретила нам заводить детей, пока не накопим миллион?
— Она просто волнуется…
— Нет. Она просто не хочет делить тебя ни с кем. И ты ей в этом потакаешь.
За спиной Павла появилась Лариса Петровна. Её лицо было перекошено злостью.
— Уходи! — прошипела она. — И не вздумай возвращаться! Мы прекрасно без тебя проживём!
— Я знаю. Вы всегда прекрасно жили вдвоём. Я была третьей лишней.
Она вышла на лестничную площадку и услышала, как за ней захлопнулась дверь. А потом — приглушённые голоса. Свекровь что-то втолковывала сыну, а он привычно поддакивал.
