— Галина Петровна, — вмешался нотариус. — Я должен вам напомнить, что согласно завещанию вашего супруга, вы имеете право пожизненного пользования квартирой, но не право собственности. Квартира уже записана на Андрея Николаевича, просто он не может распоряжаться ею до… до определённого момента.
Свекровь застыла с открытым ртом.
— Что? Но… но мне сказали… Я думала…
— Вы думали, что квартира ваша? — нотариус покачал головой. — Нет. Ваш супруг очень чётко всё прописал. Видимо, он предвидел возможные конфликты.
Галина Петровна опустилась на стул. Её лицо стало серым.
— Он… он не доверял мне?
— Он любил вас, — мягко сказал нотариус. — Но он также любил сына и хотел, чтобы у него был дом. Ваше право проживания защищено пожизненно, но квартира принадлежит Андрею.
Свекровь посмотрела на сына и невестку. В её глазах была обида, злость и что-то ещё. Страх? Одиночество?
— Вы все против меня, — прошептала она. — Даже Николай. Даже мой муж.
Она встала и, пошатываясь, пошла к себе в комнату. Нотариус откланялся и ушёл. Марина и Андрей остались вдвоём в гостиной.
— Я не знал, — сказал Андрей. — Отец не говорил мне деталей.
— Он мудрый был человек, твой отец, — Марина погладила мужа по руке. — Он знал твою мать лучше всех.
Вечером Галина Петровна вышла из комнаты. Она выглядела постаревшей на десять лет.
— Я хочу поговорить, — сказала она, присаживаясь за кухонный стол.
Марина и Андрей сели напротив.
— Я всю жизнь считала эту квартиру своим достижением. Мы с Николаем копили на неё двадцать лет. Каждую копейку откладывали. А потом вы появились, и я подумала… подумала, что вы хотите отнять у меня последнее, что у меня есть.
— Мам, мы никогда не хотели тебя выгнать, — Андрей взял её за руку.
— Знаю. Теперь знаю. Но страх… страх остаться одной, никому не нужной старухой… Он съедал меня изнутри. И я вела себя ужасно. Простите меня. Особенно ты, Марина.
Марина молчала. Она не была готова так легко простить месяцы унижений.
— Я не прошу, чтобы вы простили сразу, — продолжала свекровь. — Но, может быть, мы могли бы начать сначала? Установить правила, как ты говорила. Я буду соблюдать тишину во время твоей работы. И вообще… Может, мне стоит чаще выходить из дома. Записаться в какой-нибудь клуб по интересам. Я слишком долго сидела в этих четырёх стенах.
— Это было бы хорошо, — кивнула Марина.
С того дня жизнь в квартире на Тверской изменилась. Галина Петровна сдержала слово. Она записалась в клуб любителей театра, начала ходить на спектакли, встречаться с подругами вне дома. Во время работы Марины в квартире стояла тишина.
Конечно, не всё было гладко. Иногда свекровь срывалась, делала едкие замечания. Но теперь Андрей не молчал. Он спокойно, но твёрдо останавливал мать. А Марина научилась не принимать близко к сердцу редкие выпады.
Через год за семейным ужином Галина Петровна подняла бокал с вином.
— Хочу сказать тост. За семью. Настоящую семью. Которая проходит через испытания и становится только крепче. И… — она посмотрела на Марину, — за мою невестку. Которая оказалась сильнее и мудрее меня. Прости меня, доченька. По-настоящему прости.
Марина почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Она встала, обошла стол и обняла свекровь.
— Уже простила, мама.
Это было первый раз, когда она назвала её мамой. Галина Петровна заплакала.
А ещё через полгода Марина сообщила, что беременна. Свекровь была на седьмом небе от счастья.
— Только пообещай, — сказала она, — что не позволишь мне стать такой же ужасной бабушкой, какой я была свекровью.
— Обещаю, — улыбнулась Марина. — Мы все учимся на своих ошибках.
Квартира на Тверской, которая чуть не стала полем битвы, превратилась в настоящий семейный дом. Дом, где было место для всех. Где уважали границы друг друга, но оставались семьёй. Настоящей семьёй.
Николай Петрович, наверное, смотрел откуда-то сверху и улыбался. Его план сработал. Не сразу, не легко, но сработал. Семья прошла через испытание и стала только крепче. А квартира… квартира была просто кирпичами и бетоном. Домом её делали люди, которые научились жить вместе, уважая и любя друг друга.
