– Лиза, ты не понимаешь, – голос Светланы Ивановны, бывшей свекрови, дрожал от плохо скрываемого раздражения. – Я не просто так звоню. Нам надо поговорить. Серьёзно.
Лиза стояла у прилавка пекарни, где работала уже третий месяц. Пахло свежим хлебом, ванилью и чем-то уютным, чего так не хватало в её жизни после развода. За окном – серый ноябрьский город, мокрый асфальт и спешащие прохожие. А в трубке – голос женщины, которая, как Лиза была уверена, разрушила её брак.
– Поговорить? – переспросила Лиза, стараясь держать себя в руках. – О чём? Вы и так всё сказали два года назад. Когда Гена собрал вещи и ушёл.
– Не начинай, – отрезала Светлана Ивановна. – Я не о прошлом. Это… это важно. Приезжай ко мне. Сегодня.
– У меня смена до восьми, – Лиза посмотрела на часы над входом. – И я не уверена, что хочу вас видеть.
– Лиза, – в голосе свекрови появилась непривычная нотка, похожая на мольбу. – Пожалуйста. Это не о нас с тобой. Это о Гене.
Имя бывшего мужа резануло, как нож. Лиза стиснула зубы, чувствуя, как внутри вскипает знакомая смесь гнева и боли.
– Хорошо, – выдавила она наконец. – После работы. Но только полчаса, не больше.
Она сбросила звонок и вернулась к выкладке булочек на витрину. Руки двигались механически, а мысли путались. Зачем? Зачем Светлана Ивановна, которая два года назад ясно дала понять, что Лиза – не пара её сыну, теперь просит о встрече? И почему упоминает Гену?
Пекарня была маленьким островком тепла в промозглом районе. Лиза устроилась сюда вскоре после развода, когда поняла, что сидеть в пустой квартире и перебирать воспоминания – прямой путь к депрессии. Работа не приносила больших денег, но давала покой. Здесь она научилась месить тесто, украшать пироги, улыбаться покупателям, даже когда на душе кошки скребли.
– Лиза, ты чего такая хмурая? – спросила Катя, её напарница, вытирая руки о фартук. – Опять заказ перепутала?
– Нет, – Лиза слабо улыбнулась. – Просто… личное.
Катя, пухленькая девушка с вечно растрёпанным пучком, понимающе кивнула.
– Мужики, да? Или бывшие родственнички?
– Второе, – вздохнула Лиза. – Свекровь бывшая звонила. Хочет встретиться.
– Ого, – Катя присвистнула. – Это что, она после всего ещё смеет тебе звонить?
Лиза пожала плечами. Она не любила рассказывать о прошлом, но Катя, с её открытой душой и умением слушать, стала за эти месяцы почти подругой.
– Она сказала, что дело в Гене, – тихо призналась Лиза. – Но я не понимаю, зачем я ей нужна.
– Может, хочет вас помирить? – предположила Катя, раскатывая тесто для круассанов.
– Помирить? Она сама настояла, чтобы он ушёл. Сказала, что я его недостойна, что он заслуживает лучшего. И Гена… он послушал.
Катя замолчала, сосредоточившись на тесте, но Лиза видела, как её брови нахмурились.
– Знаешь, – наконец сказала Катя, – иногда такие люди возвращаются, когда им что-то нужно. Будь осторожна, Лиз. Не давай ей снова тебя задеть.
– Не дам, – твёрдо ответила Лиза, но в глубине души не была так уверена.
Квартира Светланы Ивановны находилась в старой хрущёвке на окраине города. Лиза, поднявшись на третий этаж, остановилась перед обшарпанной дверью. Пахло сыростью и чем-то кислым, будто кто-то варил борщ. Сердце колотилось – не от волнения, а от злости. Она до сих пор помнила, как два года назад сидела на этой самой кухне, а свекровь, глядя ей в глаза, говорила: «Ты хорошая девочка, Лиза, но Гене нужна другая. Ты не можешь дать ему то, что он заслуживает». Тогда Лиза не нашла слов, чтобы ответить. Просто собрала вещи и ушла. А Гена даже не пытался её остановить.
Она нажала на звонок. Дверь открылась почти сразу. Светлана Ивановна выглядела хуже, чем Лиза помнила: лицо осунулось, под глазами тёмные круги, волосы, всегда аккуратно уложенные, теперь торчали в разные стороны.
– Проходи, – коротко сказала она, отступая в сторону.
Лиза вошла, чувствуя себя чужой. Квартира не изменилась: те же выцветшие обои, тот же скрипучий паркет, тот же запах нафталина. Только на кухонном столе теперь громоздилась стопка бумаг, а рядом лежал калькулятор.
– Чай будешь? – спросила Светлана Ивановна, не глядя на Лизу.
– Нет, спасибо, – ответила Лиза, садясь на краешек стула. – Давайте сразу к делу. Зачем я здесь?
Свекровь вздохнула и села напротив. Её пальцы нервно теребили уголок скатерти.
– Лиза, я знаю, что ты меня не любишь. И, наверное, есть за что. Но у меня… у меня беда.
– Беда? – Лиза прищурилась. – Какая?
– Я… – Светлана Ивановна замялась, словно подбирая слова. – Мне нужны деньги. Серьёзные деньги.
Лиза замерла. Она ожидала чего угодно – обвинений, просьб о прощении, даже попытки свести её с Геной, – но не этого.
– Деньги? – переспросила она. – Вы звоните мне, бывшей невестке, которую вы сами выгнали из семьи, и просите денег?
– Не просто так! – Светлана Ивановна вскинула голову, в её глазах мелькнула знакомая искра упрямства. – Ты обязана, Лиза. Мы с Геной столько для тебя сделали! Я тебя в семью приняла, кормила, заботилась…
– Заботились? – Лиза не выдержала и повысила голос. – Вы сделали всё, чтобы я ушла! Вы каждый день напоминали мне, что я не такая, что я не подхожу, что я – ошибка Гены! И теперь я что-то должна?
Светлана Ивановна сжала губы, но не отвела взгляд.
– Я не о том, – тихо сказала она. – Я попала в беду. И ты… ты единственная, кто может помочь.
– Почему не Гена? – Лиза скрестила руки на груди. – Он ваш сын. Почему вы звоните мне, а не ему?
Свекровь отвела глаза, и Лиза вдруг заметила, как её руки дрожат.
– Гена… он не знает. «И не должен знать», —наконец сказала она. – Это мои проблемы.
Лиза почувствовала, как внутри что-то щёлкнуло. Что-то было не так. Светлана Ивановна, всегда гордая и властная, выглядела сейчас как загнанный зверь.
– Расскажите, – коротко сказала Лиза. – Что за проблемы?
Свекровь молчала так долго, что Лиза уже подумала, что ответа не будет. Но потом она заговорила – тихо, сбиваясь, словно каждое слово давалось ей с трудом.
– Я… я вложила деньги. Много денег. В одну компанию. Они обещали хорошую прибыль, всё выглядело надёжно. Но потом… они исчезли. Вместе с моими сбережениями.
Лиза почувствовала, как её брови ползут вверх.
– Мошенники? – уточнила она.
Светлана Ивановна кивнула, не поднимая глаз.
– Я не хотела никому говорить. Особенно Гене. Он… он будет разочарован. Считает меня сильной, умной. А я… я такая дура.
Лиза молчала, переваривая услышанное. Ей хотелось сказать что-то резкое, напомнить, как свекровь разрушила её жизнь, но в то же время в её голосе было что-то, что останавливало. Отчаяние. Настоящее, неподдельное.
– Сколько вы потеряли? – наконец спросила Лиза.
– Почти всё, – прошептала Светлана Ивановна. – Всё, что копила на старость. И ещё… я взяла кредит. Думала, успею вернуть, пока проценты не наросли. Но теперь… теперь мне нечем платить.
Лиза откинулась на спинку стула, чувствуя, как в голове роятся вопросы. Почему она? Почему не Гена? И почему, чёрт возьми, она должна помогать женщине, которая сломала её семью?
– Я не миллионер, – холодно сказала Лиза. – Работаю в пекарне. Едва свожу концы с концами. Чем я могу помочь?
– Ты умная, – неожиданно сказала Светлана Ивановна. – Ты всегда была умной. И у тебя есть знакомые, связи… Может, ты знаешь кого-то, кто может помочь. Юриста, например. Или… не знаю.
Лиза чуть не рассмеялась. Связи? У неё, продавщицы булочек? Но что-то в тоне свекрови заставило её замолчать. Это была не манипуляция. Это была мольба.
– Я подумаю, – наконец сказала Лиза. – Но ничего не обещаю.
Светлана Ивановна кивнула, и в её глазах мелькнула искренняя благодарность. Лиза встала, собираясь уйти, но на пороге обернулась.
– И всё-таки, почему не Гена? – спросила она. – Он ваш сын. Он бы помог.
Свекровь опустила голову.
– Потому что я не хочу, чтобы он знал, какая я… слабая, – тихо ответила она. – Он всегда смотрел на меня с восхищением. А теперь…
Лиза не ответила. Просто вышла, закрыв за собой дверь. На улице было холодно, ветер пробирал до костей, но внутри у Лизы горел огонь. Гнев, жалость, обида – всё смешалось. Она не знала, что делать. Помочь? Игнорировать? Рассказать Гене? Но одно она знала точно: эта встреча – только начало чего-то большего.
Дома Лиза сидела на диване в своей крохотной съёмной квартире, глядя на мигающий экран телевизора. Тишина давила. Она пыталась вспомнить, когда в последний раз чувствовала себя по-настоящему счастливой. До развода? Или даже тогда счастье было лишь иллюзией?
