Кофе сегодня вышел особенно крепким. Видимо, рука дрогнула и сахара я бухнула не три ложки, как всегда, а две. Вот тебе и нервное напряжение с утра пораньше. Сижу на кухне, утыкаюсь в кружку и думаю, как жить дальше. Знаете, говорят, что после сорока жизнь только начинается. Чушь. После сорока жизнь начинает слегка скрипеть, как дверца старого шкафа: ещё держится, но уже понимаешь, что петли скоро отвалятся.
— Люда, — протянул из коридора Коля, мой супруг, слегка заикаясь на первом слоге, как всегда, когда собирается сказать что-то неприятное. — Я, это… хотел поговорить.
Я сразу насторожилась. Когда он «хотел поговорить», заканчивалось это всегда одинаково: или ремонт застревал на стадии «давай потом», или деньги исчезали на «очень нужные вещи», или — что чаще всего — в наш дом в очередной раз пыталась вползти его мать, Валентина Петровна.
Коля появился в проёме, в старой майке с вытянутым воротом и шортами, которые давно пора сжечь. Волосы дыбом, глаза виноватые. Сразу видно — что-то натворил.
— Ну? — спросила я и прищурилась.
Он почесал затылок и выдохнул:
— Мама к нам переедет.
— С чего вдруг? — спокойно спросила я, хотя внутри уже закипало.
— Ей тяжело одной. Там лифт не работает, ты же знаешь. Ей с пятого этажа… — Он развёл руками, как будто это автоматически означало: «Прими и смирись».
Я молча отпила кофе. Крепкий, горький. Как моя жизнь с Колей последние десять лет.
— Коля, — я поставила кружку и уставилась прямо ему в глаза. — Ещё раз для непонятливых: это моя квартира. Купленная мной до брака. Я позволила тебе здесь жить, потому что мы семья. Но твоя мама… — я сделала паузу, — здесь не будет жить.
— Люд, ну ты чего? Мы же семья! — заскулил он, опуская глаза.
— Мы — да. А она — нет.
И тут, как по заказу, дверь в коридоре хлопнула. Секунда — и в кухне материализовалась Валентина Петровна. В пальто, в туфлях, с сумкой на колёсиках. Как будто всё было заранее спланировано.
— Ну вот и я! — заявила она бодро, будто пришла на праздник. — Коля, где я вещи сложу?
Я чуть не уронила кружку.
— Это что сейчас было? — я медленно повернулась к мужу.
Он сделал вид, что поправляет шорты.
— Мама… ну… Я думал, ты поймёшь…
— Я-то пойму, — сказала я тихо. — Только ты, Коля, походу, совсем башкой перестал думать.
Валентина Петровна уже успела поставить сумку в прихожей и снять пальто. Она чувствовала себя хозяйкой, а я — лишней в собственном доме.
— Людмила, — протянула она, глядя на меня поверх очков, — ты должна понять. Коля — мой сын. Я его родила, вырастила, воспитала. А ты… Ну что ты? Жена. Сегодня есть, завтра нет.
— Зато квартира моя, — отрезала я.
— Это мы ещё посмотрим, — прищурилась она. — Вы же семья, значит общее хозяйство.
