Коля стоял посередине, как мальчишка, которого поймали с двойкой. Он шептал что-то невнятное, вроде: «Ну давайте не ссориться…», но никто его уже не слушал.
— Валентина Петровна, давайте сразу договоримся. Здесь мои правила. У нас всё устаканено: Коля живёт тут, потому что муж. А вы — нет. У вас есть своя квартира. Живите там.
— Ой, не надо, — отмахнулась она. — Там ужас! Пятый этаж, лифта нет, соседи пьянь. Мне там тяжело.
— Так продайте и купите другую, — пожала я плечами.
— А почему я должна продавать? — возмутилась она. — Я хочу быть ближе к сыну. Он обязан заботиться обо мне.
— Он может заботиться, — кивнула я. — Но не за мой счёт.
Секунда тишины. Потом взрыв.
— Ты вообще кто такая, чтобы мне указывать? — закричала Валентина Петровна. — Это мой сын! Это мой дом!
— Это моя квартира! — крикнула я в ответ. — Хватит терпеть!
Коля бросился между нами.
Но было поздно. Конфликт, который копился годами, прорвался наружу. Я видела, как свекровь ставит сумку к шкафу, как осматривает кухню — оценивающе, будто примеряет под себя. Я поняла: если сейчас её оставить, завтра она переставит всю мебель, послезавтра перепишет жизнь моего мужа, а потом и мою.
— Вещи собирайте обратно, — сказала я ледяным голосом. — Сейчас же.
— Да ты охамилась! — свекровь всплеснула руками. — Сын, ты слышал, что она говорит?
— Мам, ну ты пока поживи тут… Мы потом решим…
— Ага, решим, — сказала я и хлопнула дверцей шкафа так, что посуда дрогнула. — Только я уже решила.
Вечером мы не разговаривали. Коля крутился на диване, я легла в спальне. В прихожей стояла сумка Валентины Петровны — нераспакованная, но и не убранная. Как мина замедленного действия.
Я лежала и думала: всё. Первый шаг они сделали. Второй — завтра. А дальше и отвоёвывать будет нечего.
И впервые за много лет мне захотелось поменять замки.
На следующий день всё пошло под откос.
Я проснулась от запаха жареного лука. В семь утра. Я, человек, который не переносит запах лука в утренние часы. Выхожу на кухню — и что я вижу? Валентина Петровна в халате, в моём халате, между прочим, стоит у плиты и жарит картошку.
— Доброе утро, Людочка, — протянула она, не оборачиваясь. — Я тебе тоже пожарю.
— Не надо, — сказала я, стараясь держаться спокойно. — Где мой халат?
— Ну а что он без дела висел? — пожала плечами. — Чистый, тёплый. А у меня свой в сумке мялся, неудобно.
Я закрыла глаза. Счётчик внутри меня тикал.
— Мама, — вмешался Коля, уже одетый, с чашкой чая в руке. — Ну что ты сразу…
— Это моя квартира, — напомнила я. — Здесь не будет твоего «мама, ну что ты».
— Люд, ну ты опять начинаешь, — он сморщился, как будто я его била по голове. — Мамке тяжело, она старая…
