Когда Валерия открыла дверь и увидела Никиту, обложенного коробками, как хомяка орехами, она сначала даже не поняла, почему у него такое виноватое лицо. От него пахло его любимым парфюмом и немного — пылью от картонных коробок. На футболке пятно — явно с шаурмы. В руках пакет с кроссовками, под мышкой — торшер. Торшер. Зачем ему торшер, если в квартире у неё уже есть люстра и два бра?
— Лер, это… я тут немного маме помогал, — Никита улыбнулся натянуто, поставил торшер в прихожей, который тут же упал на бок. — Она пока у меня поживёт. Ненадолго.
Валерия на секунду застыла. Ненадолго. Это слово у неё в голове зазвучало, как сирена. В её двухкомнатной, купленной в ипотеку, уже выплаченной квартире. В её спальне, с её шкафом и её постельным бельём. В её ванной, где каждая полочка отвоёвана потом и руганью с ЖКХ. Ненадолго.
— Ты вообще головой думаешь? — она скрестила руки на груди и уставилась на него поверх очков, которые сползли на кончик носа. — Или у тебя в голове вечный ремонт, всё в пыли и провалах?
Никита почесал затылок, словно действительно искал там кнопку «ответить».
— Ну, понимаешь… мама одна. Ей тяжело. Там соседи сверху затеяли перепланировку, шум, пыль, у неё давление. Я подумал, на недельку-другую можно…
— На недельку-другую? — Валерия приподняла брови. — А потом что? Она и дальше будет “ненадолго” сидеть тут, пока я не буду спать в ванной, а вы с мамочкой уютно разместитесь в спальне?
Никита кашлянул. То ли от пыли, то ли от нервов. И тут же раздался звонок в дверь. Протяжный, уверенный, как сигнал тревоги. Валерия сразу поняла: это она. Галина Петровна собственной персоной.
Дверь распахнулась — и в коридор ворвался запах дешёвых духов с сильной розой, которой будто хотели перебить запах старых ковров. На пороге стояла женщина с чемоданом. Пуховик расстёгнут, шея обмотана шарфом. Лицо — уверенное, даже довольное. Как будто приехала не в гости, а проверять владения.
— Ох, как тут у вас тесно, — вздохнула Галина Петровна, проходя внутрь, даже не снимая сапог. — Ну ничего, я привыкну. Где у меня будет комната?
— Какая ещё “у вас”? — Валерия шагнула вперёд, преградив путь чемодану. — Это моя квартира. Куплена задолго до брака. Тут комната только одна — спальня. Она моя. Всё.
— Лерочка, — мягко, как будто с ребёнком, произнесла свекровь. — Ты же понимаешь, Никите нужна семья рядом. А я его семья. Ты молодая, тебе ничего, а мне тяжело. Кости ломит, давление скачет. Сын должен заботиться о матери.
Валерия почувствовала, как кровь прилила к щекам. Сын должен. А жена что, должна стоять в сторонке и радоваться, как в её доме устраивают коммуналку?
— Никита, — она повернулась к мужу. — Ты мне что хотел сказать? Что мы теперь живём втроём? В моей квартире?
Никита мялся, переминался с ноги на ногу. — Ну… на время. Чтобы мама отдохнула, успокоилась.
— Ага, — Валерия усмехнулась. — Только у меня нет лишней комнаты. Или ты предлагаешь, чтобы я спала на кухне, а ваша семейная идиллия разыгрывалась в спальне?
Тишина повисла тяжёлая, как запах перегара в подъезде после праздников. Никита опустил глаза, а Галина Петровна сделала вид, что поправляет шарф, и произнесла:
— Ну, если по-честному, спальня больше подходит мне. У вас там мягкая кровать, ортопедический матрас. А вам с Никитой можно и на диване пожить, вы молодые. Ничего страшного.
