— Она заезжала на полчасика. Я не хотел тебя будить, ты после работы устала. Просто поговорили.
— Поговорили? — Валерия подошла ближе, ткнула пальцем в тапки. — Вот это называется «поговорили»? В моём доме? Когда я ясно сказала: никаких визитов без моего разрешения?
Никита поставил кружку на подоконник, развёл руками: — Лер, ну ты чего? Это моя мама. Она скучает. Что тебе стоит? Полчаса посидела и ушла.
— Мне стоит того, что я чувствую себя лишней в собственной квартире! — выкрикнула она. — Я прихожу домой — а тут запах её духов. Я ложусь спать — а в голове её голос. Мне тошно уже!
Она схватила тапки и выкинула их в мусорное ведро.
— Ты ненормальная, — Никита дернулся вперёд, словно хотел поймать их обратно. — Зачем так? Это же не мусор!
— А что это? Символ твоей привязанности? — усмехнулась Валерия. — Или напоминание, что я тут никто?
Никита поднял голос: — Ты перегибаешь! Ты просто ревнуешь к матери. Это бред!
И тут она впервые почувствовала настоящую ярость. — Ревную? Ты идиот? Это моя квартира! Куплена задолго до тебя, понимаешь? Я тебя сюда пустила, потому что думала — семья. А оказалось, что ты привёл с собой маму в придачу!
Они стояли друг напротив друга, как два бойца на ринге. Он сжал кулаки, она прикусила губу до крови. В какой-то момент Никита резко схватил её за руку.
— Перестань истерить! — выкрикнул он.
Валерия вырвалась и толкнула его в грудь. Он отшатнулся, едва не сбив кружку с кофе.
— Никогда, слышишь? — её голос дрожал. — Никогда больше не хватай меня. Ни ты, ни твоя мамаша.
Никита замолчал, дыхание сбивалось. Потом, глядя на неё с какой-то жалкой решимостью, произнёс:
— Если тебе так тяжело, может, это ты уйдёшь? На время. А мы с мамой спокойно поживём, пока ты остынешь.
Эта фраза обрушилась на неё, как ледяной душ. — Что? — она рассмеялась, но смех был уже совсем без радости. — То есть я, хозяйка квартиры, должна уйти? А вы с мамочкой будете тут хозяйничать?
— Ну а что? — Никита пожал плечами. — Это компромисс.
Валерия сделала шаг назад, будто удар пришёлся прямо в грудь. Внутри всё загудело: злость, обида, унижение. И где-то глубоко — холодная решимость.
— Отлично, — произнесла она тихо. — Тогда собирай вещи. И катись к маме. Прямо сейчас.
— Лер… — он протянул руки, словно хотел обнять. — Ты же не серьёзно. Ну поссорились. Бывает.
— Серьёзно, — отрезала она. — Чемодан у тебя есть. Давай.
И тут началась сцена, достойная дешёвого сериала. Никита метался по квартире, хватал то футболки, то джинсы, пихал их в чемодан, не складывая. Валерия стояла в дверях спальни, наблюдала. Иногда саркастически комментировала:
— Носки не забудь. А то мама потом опять будет стирать твои портянки и жаловаться, что я о тебе не забочусь.
— О, вот ещё твой любимый плед. Чтобы в маминых объятиях не мёрз.
Никита морщился, но молчал. Чемодан пух, застёжка еле сходилась. В какой-то момент он не выдержал, бросил вещи на кровать и закричал:
— Да пошла ты к чёрту со своей квартирой! Сама и живи тут одна!
— С удовольствием, — спокойно ответила она. — Только дверь за собой прикрой.
Он захлопнул чемодан, схватил куртку и с силой хлопнул дверью. Звон отозвался в стенах, как взрыв. Квартира затихла. Остался только запах его парфюма и кофе.
Валерия присела на край кровати. В голове шумело, сердце грохотало. Но странное чувство разливалось по груди — облегчение. Она сделала шаг. Почти необратимый.
