Через пару лет стало понятно, что наш брак не выжил после ремонта. Мы всё чаще молчали. Он задерживался на работе, я перестала спрашивать, где был. Ужинали молча, уткнувшись в телефоны.
В один мартовский вечер я сказала: — Нам надо поговорить.
Он поднял глаза от телевизора, где шёл футбол. — О чём?
— О нас. О том, что дальше нет смысла.
Он выключил звук, молчал секунд тридцать. — Наверное, ты права.
И всё. Ни спора, ни крика, ни «я всё исправлю». Только усталое согласие.
— Я съеду к маме, — добавил он. — На выходных.
Я кивнула. Мне казалось, всё закончилось. Ошиблась.
Он забрал вещи в воскресенье. Я стояла у окна и смотрела, как он грузит сумки в багажник. Даже не обернулся. А через день позвонила Валентина Петровна.
— Аня, нужно встретиться, — сказала она, без приветствия. — Сегодня вечером.
— Не думаю, что это хорошая идея.
— Это касается квартиры.
Я почувствовала, как внутри всё сжалось. — Хорошо.
Её дом был в старом кирпичном доме на окраине. Лестница пахла кошками и варёной капустой. Она ждала меня у двери, как будто знала, что я всё равно приду.
На ней был серый костюм — строгий, почти деловой. Тот самый, в котором я видела её на фотографиях с родительских собраний Игоря.
На кухне сидел Игорь, с чашкой чая, взгляд опущен. — Садись, — велела она. — Мы тут всё посчитали.
— Ремонт, — сказала она, доставая из папки бумаги. — Пятьсот восемьдесят тысяч кредит, плюс мои двести — это мебель. Итого семьсот восемьдесят.
— Чтобы всё было по-честному. Квартира после ремонта стала лучше, дороже. Мой сын вкладывал деньги, думал, это общее жильё. А теперь ты его выгнала, и он остаётся ни с чем?
— Никого я не выгоняла. Мы решили вместе.
— Ты решила, — парировала она. — Игорь, скажи ей.
Он поднял глаза. — Мама права. Я вложился. Половина квартиры должна быть моей.
Я засмеялась. От бессилия. — Половина моей квартиры? Серьёзно?
— Мы уже консультировались, — холодно сказала Валентина Петровна. — Если ты не выплатишь компенсацию — семьсот восемьдесят тысяч, мы пойдём в суд.
Я встала. — Поняла. Подумать можно?
— Неделя. Потом юрист займётся делом.
На следующий день я сидела у адвоката. Женщина лет пятидесяти, в простом костюме, с внимательным взглядом. — Рассказывайте, Анна Сергеевна.
— Квартира на вас оформлена до брака? — Да. — Брачный договор? — Нет. — Прописан? — Да. — Документы на ремонт есть у вас? — Нет. Наверное, у них.
Она кивнула, чуть усмехнувшись. — Тогда бояться нечего. Всё, что куплено или отремонтировано в квартире, приобретённой до брака, — ваше. Максимум, что они могут потребовать, — компенсацию, если докажут, что стоимость квартиры выросла за счёт их вложений. Но это надо ещё доказать.
— То есть… шанс у них есть?
— Теоретически. Но только если у них сохранились все документы, договора, чеки, акты, оценки. А на практике — редко кто доводит до конца.
Она закрыла ноутбук. — Но готовьтесь. Они пойдут в суд. Такие не отступают.
Через две недели пришла досудебная претензия. Пять страниц текста, холодного и формального. «В связи с произведёнными улучшениями, увеличившими стоимость имущества…» Я дочитала до конца, потом просто села и рассмеялась. Громко, нервно, до слёз.
Марина Владимировна, адвокат, подготовила ответ. Всё строго по закону: «Требования не имеют правового основания». И началось ожидание.
Первые две недели Игорь молчал. Потом написал: «Давай решим без суда. Хотя бы частично компенсируй ремонт».
Он написал ещё одно сообщение: «Мама говорит, мы должны идти до конца».
Суд назначили на сентябрь. Я тогда уже научилась не злиться — просто наблюдать. Когда я увидела Валентину Петровну в коридоре суда с папкой и адвоката в дешёвом костюме, я поняла, что это не про закон. Это про месть.
