Лена даже не успела снять пальто. Дверь в кухню открылась — и Игорь, не глядя на неё, протянул руку, ожидая. Ни «привет», ни «как дела». Только это.
Она молча достала из кармана смятую бумажку и положила на стол. Пакеты с продуктами тяжело опустились на пол. Игорь уже скользил глазами по строчкам, брови медленно сходились.
— Три восемьсот, — сухо произнёс он. — Это что за гастрономия такая?
— Обычные продукты. На неделю, — Лена стала вытаскивать покупки. — Всё по списку, как договаривались.
— По списку? — он резко поднялся из-за ноутбука, стоявшего на подоконнике. — Сыр за тысячу двести — это у нас по списку?
— Да. Потому что нормальный. Не тот резиновый за шестьсот, который ты берёшь.
— Зато дешёвый в два раза! — голос его сорвался. — Ты вообще понимаешь, в каком мы положении? Нам нужно экономить, Лена!
Она медленно выпрямилась, держа в руках пачку макарон. В глазах блеснуло что-то, от чего он невольно отступил.
— Мы экономим уже полтора года, Игорь. Я в одних джинсах третий год хожу, потому что «денег нет». Я отменяла бассейн, косметолога, поездки. Всё отменяла. И теперь ты мне читаешь лекцию про сыр?
Он сжал губы в тонкую линию.
— Я просто пытаюсь сохранить баланс. Ты не представляешь, как всё просчитывается копейка в копейку.
— Зато твоя мать и сестра отлично представляют, как легко ты переводишь им деньги, — тихо бросила Лена, не поднимая взгляда.
— Я сказала, что они живут за наш счёт. А мы тут, понимаешь, баланс сохраняем.
Игорь повернулся к ней всем телом.
— Как это не моё, — она обернулась, — если из-за этого я считаю каждую покупку?
— Это моя семья. У них трудное положение.
— У твоей матери пенсия и квартира. У Оксаны муж и работа. У всех трудное положение, Игорь, но не все вешаются на родственников.
Он усмехнулся безрадостно:
— Ты просто не любишь мою мать.
— Не люблю? — Лена бросила пачку на стол. — Я не люблю, что она превращает нашу жизнь в кошелёк на ножках. Что она звонит тебе и начинает с фразы: «Я не хотела беспокоить, но…» — и ты уже лезешь в телефон.
Игорь поднял руки, будто защищаясь.
— Всё, хватит. Я не собираюсь слушать, как ты оскорбляешь мою мать.
— А я не собираюсь молчать, — её голос стал глуже. — Мы с тобой живём как на пороховой бочке. У нас двадцать три тысячи до конца месяца. До зарплаты десять дней. И это после того, как ты перевёл Оксане двадцать тысяч «на садик».
— У всех есть дети, Игорь. Но не все выставляют счета своим братьям.
Он отвернулся к окну, где темнело ноябрьское небо, мелкий дождь полосил стекло.
— Ты не понимаешь, — устало произнёс он. — Когда отец умер, мать осталась с двумя детьми. Она работала на трёх работах, тащила нас одна. Я видел, как она плакала по ночам. Я поклялся, что когда вырасту, помогу ей. И я держу слово.
— Я понимаю, Игорь. Правда. Но ты не замечаешь, что теперь она живёт не благодаря тебе, а за твой счёт. Что «помощь» превратилась в обязанность. И ты даже не пытаешься остановить это.
Он молчал. Только пальцы нервно постукивали по подоконнику.
— В прошлом месяце, — продолжила она тихо, — она просила двадцать пять тысяч «на ремонт ванной». Я случайно зашла к ней через две недели. Там ничего не ремонтировалось. Зато в гостиной стоял новый телевизор. Огромный. Шестьдесят тысяч стоит.
Игорь резко обернулся.
— Может, подруга продала дешевле.
