— Подпиши, Марина. Это ведь для семьи. Ты что, против семьи теперь? — голос Валентины Петровны звучал так, будто она только что сошла с трибуны партийного собрания, где привычно осаждала неугодных.
Марина сидела в глубоком кресле, стискивая ручку в руках так, что пластик едва не треснул. Документы лежали перед ней на столе: ровные стопки, аккуратные закладки, как будто сама жизнь свекрови была разложена по папкам и договорам.
— А что это? — голос Марины дрогнул, но в глазах блеснула сталь. — Поручительство, — почти ласково сказала Валентина Петровна, но уголки губ её выгнулись, будто она улыбалась не Марине, а чьей-то глупости. — Всего два миллиона. Для тебя это ерунда, юрист с красным дипломом, не правда ли?
Андрей, сидевший рядом, переминался с ноги на ногу, будто школьник, застуканный с сигаретой. Он уже полчаса молчал, и Марина чувствовала, что этот спектакль она смотрит не впервые.
— Два миллиона? — она переспросила, глядя прямо в глаза свекрови. — А чего не двадцать сразу? Я же у вас тут местная золотая антилопа?
Андрей втянул голову в плечи. — Марин, ну… мама права. Это всё равно наша общая жизнь. Мы же вместе.
Она обернулась к нему медленно, с той тягучей паузой, когда в воздухе повисает последнее терпение. — Наша жизнь, говоришь? Только что-то эта жизнь всегда на меня оформляется. Странное совпадение, правда?
Валентина Петровна не моргнула. — Девочка, ты слишком драматизируешь. В моей семье всегда так было: один отвечает за всех. Это традиция.
Марина усмехнулась, ирония в её голосе резанула воздух: — Ну конечно. У вас традиции, у меня долговая яма. Отличный баланс.
Она взяла в руки первый лист и внимательно посмотрела. Там чёрным по белому значилось имя кредитора: Степан Аркадьевич. Звучало так, будто человек не даёт взаймы, а сразу приходит с мешком цемента для фундамента на кладбище.
— Я не подпишу, — тихо сказала она.
Тишина в комнате стала гуще, чем ковры на полу.
Андрей вспыхнул: — Марина! Как ты можешь? Это же мама!
— А ты как можешь? — вскинулась она. — Сидеть рядом и молчать, пока меня делают бесплатной рабыней?
Валентина Петровна резко поставила чашку на стол, так что блюдце звякнуло. — Рабыня? Ах ты неблагодарная! Я дала тебе крышу над головой, работу, семью. Ты теперь ещё и недовольна?
Марина засмеялась — звонко, почти весело, но в этом смехе сквозила злость. — Крышу? Скорее клетку с позолоченными прутьями.
— «Золотая клетка», — медленно повторила она, как будто пробуя вкус этих слов, — именно в ней вы хотите держать меня. Но знаете, Валентина Петровна, у меня есть ноги. И чемодан.
Андрей вскочил, лицо у него стало розовым, как у студента на пересдаче. — Ты перегибаешь! Всё не так! Мама всегда желает только добра.
— Добра? — Марина стукнула пальцем по документу. — Это называется добро? Долг в два миллиона на моё имя?
