— Ты вообще понимаешь, что я решила? — голос матери прозвучал сухо, как треск ветки. — Нет, не понимаю, — Лена отложила вилку и подняла глаза. — Скажи прямо. — Квартиру я отдаю Наташе. Им с Витей и детьми негде дышать. А я к тебе переезжаю. У тебя место есть.
В комнате повисла тишина, в которой отчётливо слышно, как тикают дешёвые настенные часы. На подоконнике сиротливо стоял горшок с фикусом, забытым после последнего ремонта. Лена моргнула, будто от пыли попавшей в глаза.
— Мам, ты в своём уме? — наконец произнесла она. — Не смей со мной так говорить, — отрезала Анна Ивановна. — Я не вчера всё решила. Наташка с детьми мучаются, а ты одна живёшь в двух комнатах. Где справедливость? — Справедливость, мам, в том, что я эту квартиру покупала семь лет в ипотеку. Ты хоть раз подумала, как мне это далось? — Ой, не начинай, — махнула рукой мать. — Все платят, и ничего. Не о себе думай, а о семье.
Лена медленно поднялась из-за стола, будто тело стало тяжелее. Она прошла к окну, отдёрнула занавеску. Октябрьский вечер обсыпал улицу золотыми листьями, машины замирали на светофоре, где-то внизу визжали тормоза. Её город — Петербург, всегда хмурый и терпеливый. Как и она.
— Мам, — тихо сказала Лена, не оборачиваясь. — Ты хоть понимаешь, что предлагаешь? — Да чего ты драматизируешь? Жить будем вместе. Я же не чужая тебе. — Вот именно, — усмехнулась она. — Не чужая. Но и не та, кто спрашивает, чего я хочу.
Мать тяжело опустилась на стул, сняла очки, протёрла их краем кофты. — Лен, я старею. Одной тяжело. Холодно. Соседи новые какие-то, хамы. А у тебя уютно, чисто. И к тому же ты всё равно вечно на работе. Я хоть порядок наведу. — Не надо, мам. У меня всё в порядке.
Анна Ивановна поджала губы, глядя на дочь, как на капризного ребёнка. — Ты неблагодарная. Всё детство я на тебе пахала, чтоб люди не смеялись. А теперь, значит, на старости лет я никому не нужна? — Мам, ты же не на улице. У тебя своя квартира. — Была, — бросила мать коротко. — Завтра у нотариуса оформляем. Наташке нужнее.
Лена замерла, чувствуя, как по спине прошёл холод. — Завтра? Ты даже не спросила меня. — А зачем? Моё жильё — моё решение. Ты всё равно в стороне.
Она услышала это как пощёчину. Вроде бы спокойно сказано, без злобы, но за словами стояло то, что Лена чувствовала всю жизнь: её мнение ничего не значит.
С той минуты разговор уже не клеился. Лена машинально подливала себе чай, не чувствуя вкуса. Мать рассуждала о том, как «всё правильно устроится», что «дети должны помогать родителям», что «семья — главное».
Каждая фраза звучала, как старый лозунг, затёртый временем.
В голове у Лены всплывали картинки из детства. Та же кухня, только вместо пластикового стола — старый клеёнчатый, пахнущий уксусом и вареньем. Наташа бегает по комнате, мать режет салат и хвалит младшую: «Вот девочка — душа!». А Лена сидит в углу, делает уроки и слушает, как её называют «замкнутой» и «с характером в отца».
Её отец, Борис Викторович, был инженер, тихий и усталый человек. Он ушёл, когда Лене исполнилось десять, не выдержав постоянных упрёков и скандалов. С тех пор отец появлялся редко, но эти редкие встречи Лена помнила до мелочей: запах табака на его куртке, термос с горячим чаем, и то, как он всегда говорил: «Не спорь с ней, просто живи, как умеешь».
Вечером, уже дома, Лена долго сидела в темноте. Телевизор не включала. На кухонном столе лежала раскрытая тетрадь с графиком ипотечных платежей — последняя строчка, зачёркнутая красной ручкой: «Погашено».
Она так мечтала об этом моменте. Думала, что тогда наступит покой. А вместо покоя — новая война.
Телефон вибрировал на подоконнике. Сообщение от сестры:
«Лен, маме тяжело, не груби ей. Она просто хочет, чтоб всем было хорошо».
Лена усмехнулась. Конечно, «всем» — это всегда значит «Наташе». Так было и тогда, когда Лена на свои стипендии покупала продукты, потому что мать тратила деньги на новую куртку младшей. Так было, когда Лена не пошла на выпускной, потому что у Наташи был концерт, и «все должны прийти поддержать».
«Пусть мама делает, как считает нужным».
На следующий день в обед в офисе у Лены зазвонил телефон. — Лена, я у нотариуса, — бодро сказала мать. — Всё оформили. Наташка счастлива, Витя тоже. Я вечером к тебе подъеду с вещами.
— Мам, — голос Лены дрогнул, — ты серьёзно? — Конечно. Я же говорила. У нас с тобой будет своя жизнь, вместе легче.
Лена смотрела в монитор, где мигала таблица с цифрами. На секунду захотелось просто закрыть ноутбук, выйти из офиса и исчезнуть. Но вместо этого она глубоко вдохнула, сдержала комок в горле и ответила: — Хорошо. Приезжай.
Положив трубку, она почувствовала, как внутри всё обмякло. Не от согласия — от усталости. Она знала, что разговор ещё впереди. Настоящий. И он будет последним.
Вечером, около девяти, в дверь позвонили. На пороге стояла Анна Ивановна с чемоданом и пакетом, из которого торчал веник и банка солёных огурцов.
— Вот и я, — сказала она, будто возвращалась из недолгого отпуска. — Где у тебя розетка, чайник поставлю.
