Ночью она проснулась от звука телевизора. В гостиной мерцал экран, мать смотрела какую-то ток-шоу, где кричали про семейные ценности. Лена подошла к двери, прислонилась лбом к косяку.
— Мам, можно потише? — Сейчас, — буркнула та, не отрываясь от экрана. — Интересная передача.
Лена вернулась в кровать. Сон не шёл. В голове крутилось одно и то же: «Почему я всё время виновата?»
Утром она собиралась на работу, а мать уже звонила кому-то. Голос — бодрый, хозяйственный: — Да, Наташенька, я у Лены. Хорошо всё. У неё просторненько, тепло. Да, на следующей неделе приду в поликлинику рядом — у них тут всё рядом. Нет-нет, Лена не против. Конечно, мы теперь вместе живём.
Эти слова пронзили, как иголки. «Теперь живём вместе». Без спроса. Как приговор.
На работе коллеги обсуждали поездку в Тверь на корпоратив. Лена слушала вполуха. — Лён, поедешь? — спросил Алексей из соседнего отдела. — Не знаю пока. — Поехали, сменишь обстановку. Ты вечно в делах. Он улыбнулся, а Лена вдруг почувствовала, как сильно хочет просто выдохнуть, посидеть с кем-то, кто не требует, не давит, не учит жить.
— Посмотрим, — сказала она.
После обеда она вышла на улицу — пройтись, проветрить голову. Октябрь дышал сыростью, асфальт блестел от дождя. Она шла по набережной и вдруг вспомнила, как отец однажды сказал:
«Свобода, Ленка, — это когда не боишься сказать “нет”.»
Она тогда не поняла. Теперь — понимала слишком хорошо.
Вечером, вернувшись домой, она увидела в прихожей новые тапочки, коробку с маминым бельём, какие-то банки на подоконнике. Мать окончательно обжилась. — Мам, ты надолго? — спросила она с порога. — Я ж сказала — насовсем. А что? — Просто уточняю.
Мать прищурилась, заметив в голосе дочери холод. — Ты опять недовольна. А ведь я тебе добро желаю. Чтобы не была одна. Вдвоём веселее.
Лена посмотрела на неё — аккуратная, собранная, с прической, в вязаном жилете. Та же женщина, что в детстве казалась всем сильной и справедливой. Только теперь Лена видела другое — страх. Страх остаться ненужной.
И всё же — понимание не отменяло злости.
— Мам, я устала. Давай без разговоров. — Как хочешь, — обиженно сказала Анна Ивановна. — Видно, у нас с тобой разная кровь.
Эта фраза ударила сильнее, чем крик. Лена ушла в комнату, закрыла дверь и долго сидела в темноте. Потом достала из ящика старую фотографию — она с отцом на берегу, смеются, ветер треплет волосы.
— Пап, — прошептала она. — Я всё сделаю правильно. Только дай сил.
Прошло три дня. Мать всё активнее перестраивала быт: переставила мебель, прикрутила крючки, купила новые занавески. В субботу Лена пришла домой и застала, как та роется в её ящике с документами.
— Ты что тут делаешь?! Мать вздрогнула, закрыла папку. — Да ничего, просто порядок навожу. У тебя тут бардак. — Это мои вещи! Ты не имеешь права! — Не кричи! Я же не чужая.
Лена подошла, выхватила папку. Внутри — договор о купле квартиры, расписки, бумаги с банком. — Мам, если ты ещё раз сюда залезешь, я… — Что? Выгонишь? — Возможно.
Анна Ивановна замерла. — Ты не посмеешь. — Посмею.
Обе стояли молча. За окном моросил дождь, в комнате пахло порошком и борщом, который мать варила утром.
— Лена, — сказала она наконец, уже мягче. — Я просто хотела убедиться, что у тебя всё в порядке. Мало ли, вдруг платёж какой-то… — Всё в порядке, — оборвала Лена. — Не трогай мои вещи.
Мать сжала губы, отвернулась. — Делай, как знаешь.
В тот вечер Лена ушла гулять, просто чтобы дышать. В кафе на углу заказала кофе, села у окна. Снаружи люди спешили, держали зонты, смеялись. У каждого — своя жизнь. А у неё будто нет. Её жизнь всё время под чьим-то контролем: сначала мать, потом работа, потом снова мать.
Телефон завибрировал — сообщение от Алексея:
«Ты где? Хотел позвонить, но вспомнил, что у тебя вечера заняты. Жаль.»
Она смотрела на экран и вдруг поняла, как устала от слова «заняты». От всего этого круговорота чужих ожиданий.
Вдохнула глубже. Решение внутри было готово — холодное, чёткое. Завтра она всё скажет.
Домой возвращалась поздно. В окнах квартиры горел свет. Мать ждала. На столе — накрытый ужин, как будто ничего не происходило.
— Где шлялась? — спросила она вместо приветствия. — На улице. — Женщина должна быть дома, а не бродить по ночам. — Женщина должна быть там, где ей спокойно, — ответила Лена и прошла мимо.
Она знала: завтра утро начнётся с нового скандала. Но теперь это не пугало. Она впервые чувствовала себя взрослой.
— Мам, давай поговорим, — Лена стояла на кухне, в руках — чашка чая, от которой уже давно ушёл пар. — Опять разговоры? — мать сидела у окна, чистила картошку. — Всё ты недовольна. Что тебе не так? — Всё, мам. Абсолютно всё. — Лена поставила чашку на стол. — Мы должны расставить точки.
Анна Ивановна отложила нож, прищурилась. — Это из-за чего теперь? Я тебе мешаю? — Не «мешаешь». Просто я не готова жить так, как тебе удобно. — Да ты с ума сошла, — фыркнула мать. — Я ж не чужая. Квартиру отдала Наташке, а ты даже спасибо не сказала. — За что? Что ты снова решила за всех, как всегда? Без спроса, без разговора? — Не начинай, Лена. Я ведь ради вас стараюсь. Ради семьи.
