— А я выбирала, что ли? — усмехнулась она. — Знаешь, я думала, что со временем всё утрясётся. Но нет. Она как приезжает — так потом неделю отмывай квартиру от её «энергетики».
Муж опустил глаза, постоял молча, потом выдохнул: — Всё, я понял. Я ей скажу, чтобы не приезжала.
Валя скрестила руки. — Вот и славно. Только скажи это нормально, по-взрослому. Без вот этих твоих «мама, Валя не хочет, но я тут ни при чём». Прямо скажи: не надо приезжать, пока не извинишься.
Он кивнул, но в глазах мелькнуло сомнение — видно было, что он не способен на такую жёсткость.
Через пару часов, когда ужин был готов, Валя услышала, как он тихо говорит кому-то по телефону. Голос приглушённый, но она поняла — с мамой. — Да, мам, приезжай. Конечно, приезжай. Валя просто устала. Нет, нет, всё нормально.
Она стояла в коридоре, не видимая ему, и слушала. Потом, не сказав ни слова, вернулась на кухню и села за стол. Вилка дрожала в руках, будто от холода.
— Ну что, — спросила она, когда он зашёл. — Успел предупредить?
— Валь, не кипятись, — виновато сказал он. — Я не смог ей отказать. Она уже на вокзале, через час будет здесь.
Она подняла глаза. — Ты издеваешься?
— Ну а что я мог? Она мать! Она же не навсегда, просто переночует…
— Знаешь, — Валя встала, — я думала, у нас с тобой хоть какая-то одна линия есть — где «мы», а не «ты и твоя мама». А выходит, я ошибалась.
Он шагнул к ней, хотел обнять, но она отстранилась. — Не трогай. Иди встречай свою маму. Только знай: если она переступит порог этой квартиры без извинений, я уйду. И не шучу.
— Да ты просто истеришь! — не выдержал он. — Всю жизнь обиды копишь!
— А ты всю жизнь трусишь, — тихо сказала она и отвернулась.
Оставшись одна, Валя стояла посреди кухни и слушала, как по крыше гремит дождь. На секунду стало жаль себя — но потом включилась холодная злость. Она знала: вечер обещает быть долгим.
Когда в домофон раздался звонок, она даже не вздрогнула. На экране — знакомое лицо, кислое, как прошлогоднее яблоко. Оксана Олеговна. Рядом Валерий, как нашкодивший мальчишка.
Валя не открыла. Пусть постоят. Пусть подумают.
Звонок повторился, настойчиво. Потом послышался голос свекрови, громкий, с командными нотками: — Валентина! Ты там что, спятила? Мы с дороги, открывай немедленно!
Ответа не последовало. Только телевизор за стеной тихо бубнил новости.
Снова звонок. Стук. И ругань — злая, ядовитая, как всегда. — Я, значит, мать твоего мужа, а ты меня на лестнице держишь?! Да я сейчас…
— А я тебе говорила, Валерий, — сдержанно ответила Валя сквозь дверь, — что без извинений никто сюда не войдёт.
— Ах ты хамка! — взвизгнула свекровь. — Да я тебя на место поставлю!
— Попробуйте, — спокойно произнесла Валя и повернула замок ещё на один оборот.
Минут десять Валентина просто стояла, прислушиваясь, как за дверью то ругаются, то шушукаются. Иногда муж что-то пытался тихо сказать матери, но она перекрикивала его, не желая ни слушать, ни понимать. И всё бы ничего, если бы не это мерзкое чувство внутри — будто кто-то медленно ворочает нож. Не от злости даже — от усталости. От того, что всё это уже проходило сто раз, и каждый раз одинаково.
— Валера! — донеслось за дверью. — Да ты хоть скажи ей, пусть откроет! Или я прямо сейчас участкового вызову, пускай разбираются! Я в своей квартире стою, между прочим!
Валя тихо усмехнулась. В своей, говоришь? Ну-ну.
