Светлана Петровна довольно хмыкнула: — Вот, сын говорит дело. А то женщина, видите ли, решать собралась! Уж я-то прожила жизнь, знаю, как потом оборачивается. Мужик без квартиры — не мужик. Настя не выдержала: — Мужик без характера — тоже не мужик, — вырвалось у неё.
Тишина. Светлана Петровна аж побледнела, потом вскочила: — Да как ты смеешь! В моём доме! — Это съёмная квартира, Светлана Петровна, — холодно ответила Настя. — И за неё я плачу.
Свекровь всплеснула руками, как актриса на сцене: — Всё! Видали? Вот до чего бабушка с деньгами довела! Гордыня! Ум за разум зашёл! — Мама, хватит, — снова пробормотал Илья, но его никто не слушал.
Настя отошла к окну. На улице уже темнело, фонари зажигались один за другим. В октябре вечера длинные, а настроение — как этот серый мокрый асфальт. Хотелось выскочить, вдохнуть холодного воздуха.
— Светлана Петровна, — тихо сказала она, не оборачиваясь, — давайте больше не будем обсуждать эту тему. Я уже всё решила. Квартиру оформлю на себя. — Значит, решила! — вскинулась та. — Без мужа посоветовалась! — Мы с Ильёй уже обсуждали. — И что? — свекровь повернулась к сыну. — Ты позволишь ей такое? — Мама, ну чего ты лезешь… — начал он, но взгляд Светланы Петровны был таким, что он осёкся. — Так вот, — медленно сказала она, обращаясь к Насте, — если ты оформляешь на себя — считай, семьи у вас больше нет.
Эти слова прозвучали холодно, почти буднично. Но ударили — прямо в грудь. Настя медленно повернулась: — Что вы сказали? — То, что слышала, — пожала плечами свекровь. — Женщина, которая ставит себя выше мужа, рушит семью. Ты же сама выбираешь.
Илья опустил глаза. — Настя… может, правда… на меня оформим? Ну, чтобы не ссориться? Она смотрела на него и не верила. Всё — рухнуло. Пять лет — коту под хвост.
— То есть ты поддерживаешь мать? — спросила она. Он промолчал. — Понятно, — сказала Настя и пошла в спальню.
Она не хлопала дверью. Просто закрыла за собой и прислонилась к стене. Сердце билось, будто сейчас выскочит. За дверью слышались голоса — свекровь что-то громко объясняла сыну, тот бормотал в ответ. Настя достала сумку из шкафа. Сложила документы, пару вещей. Телефон звякнул — сообщение от Ильи: «Не делай глупостей».
Глупостей? Она усмехнулась. Вот ведь как всё просто — стоило бабушке оставить деньги, и сразу всем стало не до чувств.
Вышла в коридор. Светлана Петровна стояла у двери, руки в боки, подбородок вверх. — Куда собралась? — Домой, — спокойно ответила Настя. — А здесь, значит, не дом? — усмехнулась та. — Нет, не дом, — ответила Настя. — Дом — там, где тебя уважают.
Она взяла сумку, надела куртку. Илья попытался подойти, взять за руку. — Настя, подожди, ну не горячись. Мама потом успокоится… — Не трогай, Илья, — сказала она твёрдо. — Это не мама успокоится — это я устала.
Она вышла на лестничную площадку. За спиной хлопнула дверь. Снизу пахло чем-то жареным, кто-то слушал громко телевизор — новости, про цены и политику. Мир жил своей жизнью. Только у неё — всё рушилось.
На улице моросил мелкий дождь, тянуло сыростью. Настя накинула капюшон и пошла к остановке. В кармане телефон вибрировал без остановки — звонки от Ильи. Она не брала.
Ехала в маршрутке, смотрела в окно. Фонари отражались в мокром стекле, город скользил мимо — родной и чужой одновременно.
«Вот и всё,» — подумала она. — «Пять лет впустую. Зато теперь знаю, кто есть кто.»
Маршрутка подпрыгнула на кочке, водитель буркнул ругательство. У остановки у магазина она вышла — до родительского дома оставалось минут пять пешком.
Пахло мокрой листвой, дымом от костров. Октябрь. Сумерки. И тишина — такая, что слышно, как капли по куртке стучат.
