Февраль принес с собой перемены. В офисе ввели новые отчётные формы, и начальница, Светлана Павловна, попросила Марину помочь молодому сотруднику — Артёму.
Он был новенький, только после института, с лёгкой улыбкой и вечно мятой рубашкой. — Извини, я тут пока путаюсь, — признался он, когда они вместе составляли отчёт. — У тебя это так быстро получается, будто ты цифры читаешь как музыку.
Марина впервые за долгое время рассмеялась. — Музыка — это громко сказано. Скорее, привычка к хаосу.
Они стали общаться чаще. Иногда вместе обедали в кафе неподалёку, обсуждали фильмы, делились историями из жизни. Артём говорил просто, без фальши. Её это обезоруживало.
Однажды он спросил: — А семья у тебя есть?
Она чуть не ответила автоматически: Есть — мать, брат… Но остановилась. — Нет. Была. Сейчас нет.
Он не стал расспрашивать, просто кивнул.
С того дня она заметила, что ждёт его сообщений. Что улыбается, когда он пишет глупости вроде: «Сегодня бухгалтерия держит оборону. Ты — командир, я — стрелок!»
Весной хозяйка комнаты легла в больницу, и Марина осталась одна в квартире. Тишина стала почти уютной. На подоконнике зацвела герань.
По вечерам она переписывалась с Артёмом, обсуждая фильмы, музыку, какие-то глупости. Иногда он предлагал встретиться где-нибудь в центре, но Марина всё откладывала. Внутри жила тревога: вдруг всё снова разрушится?
Март. Днём — слякоть, вечером — мороз. Марина возвращалась с работы и увидела пропущенный звонок от матери. Секунда — и привычный холод сквозь пальцы.
— Егор попал в неприятность, — сказала мать, едва она взяла трубку. — На работе у него проблемы. Его уволили. — И? — спокойно спросила Марина. — Ему негде жить. Он сказал, что приедет к тебе.
— Нет, — отрезала Марина. — Он не приедет.
— Как ты можешь?! — мать сразу повысила голос. — Это же твой брат! Он без жилья, без денег!
— Мам, я больше не его спасатель. И не твой. Пусть решает сам.
— Ты ожесточилась, Марина. Раньше ты была другой.
— Я просто перестала быть удобной.
Марина сидела с телефоном в руке, ощущая, как поднимается старая вина — привычная, липкая. Она знала: сейчас брат начнёт звонить, уговаривать, давить.
Через неделю, в воскресенье, она встретилась с Артёмом. Кафе на Новокузнецкой, запах кофе, на улице уже почти весна. Он долго что-то рассказывал, а Марина ловила себя на том, что впервые слушает человека, а не голос совести.
— Ты часто бываешь где-то не здесь, — сказал он вдруг. — Как будто внутри тебя другой город. Пустой.
— Может, потому что я долго там жила, — ответила она.
Он взял её ладонь. Без слов. Без обещаний. Просто — тепло.
В этот момент Марина поняла: иногда, чтобы найти любовь, нужно сначала остаться одной.
А в апреле всё перевернулось. Позвонила мать. Голос — напряжённый, почти злой:
— Ты могла бы хоть раз позвонить брату? Он живёт в Подольске у знакомых. Ему тяжело.
— Мам, я не могу помочь всем. Я живу своей жизнью.
— Своей? — язвительно усмехнулась мать. — И что это за жизнь — одна в съёмной комнате, без семьи, без детей? Ты же несчастна, Марина!
— Нет, мам, — спокойно сказала она. — Я просто не в вашей системе координат.
На том конце раздался вздох. — Ну, живи, как хочешь. Только не жди, что мы примем твой выбор.
Щелчок. Конец разговора. И, возможно, конец чего-то большего — иллюзии, что там, за спиной, остался дом.
Апрель перетёк в май, как вода через пальцы — незаметно, но с каким-то новым светом. Москва ожила: парки наполнились людьми, ветер пах свежестью и пылью, с утра у подъезда торговали тюльпанами. Марина чувствовала, что снаружи всё идёт своим чередом, а внутри — будто кто-то тихо переставляет мебель: по-новому, без старых вещей.
Она наконец позволила себе не ждать звонков. Не проверять телефон каждое утро, не вздрагивать от имени «Мама». Теперь звонить могла только она — себе. Слушать себя, а не оправдываться.
В начале мая Артём предложил съездить на выходные к его друзьям на дачу. — Там ничего особенного, — смущённо сказал он. — Старый дом, баня, костёр. Но воздух — другой. Настоящий. Марина сначала хотела отказаться, но что-то внутри шепнуло: а почему нет?
Поехали в пятницу вечером, на электричке. За окном — поля, редкие станции, запах дыма. Артём смеялся, рассказывал, как в детстве ездил с отцом ловить рыбу. Марина слушала и удивлялась: оказывается, можно просто говорить — без напряжения, без маски.
На даче всё было, как он обещал: облупленный забор, облезлая собака, деревянная веранда с качелями. Она сидела на этих качелях с кружкой чая и думала, что давно не чувствовала себя такой… живой. Без надрыва, без чувства долга. Просто — в моменте.
— О чём думаешь? — спросил Артём, присаживаясь рядом. — О том, что у меня впервые нет обязанности ни перед кем. Даже перед прошлым. Он кивнул. — Это и есть взрослая жизнь. Не тогда, когда платишь счета. А когда перестаёшь быть должной.
