Он шумно вздохнул, провёл рукой по лицу, как будто хотел стереть всё, что происходит.
— Слушай, я устал. Давай без сцен.
— Без сцен, — повторила я. — Конечно. Только, может, без лжи?
Он не ответил. Ушёл в спальню, оставив нас вдвоём.
Татьяна Павловна тихо фыркнула.
— Вот видишь, что ты делаешь с моим сыном? Он приходит домой — и сразу скандал. Мужчина должен отдыхать, а не слушать женские нервы.
Я посмотрела на неё спокойно.
— А вы уверены, что причина — во мне?
Она отступила на шаг.
— Уверена, — сказала она жёстко. — Ты слишком гордая. А гордыня — это то, что разрушает семьи.
— Нет, — ответила я. — Семьи разрушают те, кто не знает, где чужое.
Она хотела что-то сказать, но замолчала.
Я подошла к столу, собрала свои бумаги, аккуратно сложила в ящик и закрыла его на ключ.
— Вы правы, — произнесла я наконец. — Гордыня разрушает. Но только ту, что чужая.
И ушла в спальню, где на кровати лежал Сергей, уткнувшись в телефон. Я села на край кровати, не глядя на него.
— Мы так не можем, — сказала я тихо.
— А как ты предлагаешь? Выгнать маму?
— Нет. Просто понять, что мы живём не втроём.
Он усмехнулся, горько.
— Да ладно, ты же сильная. Потерпи.
— Я не сильная, — сказала я. — Я просто слишком долго молчала.
Когда я закрыла за собой дверь, он не позвал. Даже не обернулся.
На следующий день я вернулась раньше обычного. В квартире было пусто. В тишине я услышала лёгкое жужжание стиральной машины, запах свежего мыла и… тишину — ту, которая бывает только в доме, где все вещи стоят на своих местах.
На кухне я обнаружила открытую банку варенья, записку на столе: «Пошли с Сергеем в торговый центр. Не жди. — Т.П.»
Смешно — не жди. В своём доме.
Я обошла комнаты. В моей спальне постель заправлена идеально, вещи разложены «по уму», как она любит. На тумбочке — рамка с фотографией Сергея и его матери. Моей фотографии там не было.
И тогда я поняла, что всё это — не просто временно. Она обживается. Встраивается. А я, хозяйка этой квартиры, всё больше превращаюсь в тень.
Я открыла окно, вдохнула холодный осенний воздух. Октябрь пах мокрыми листьями, бензином и чем-то новым, опасным.
И где-то внутри меня зародилось чувство — не злости, не обиды, а решимости.
Если он не способен защитить наш дом — это сделаю я.
Я не знала, как именно. Но знала точно: молчать больше не буду.
Через пару дней всё изменилось. Незаметно, но окончательно.
Началось с мелочи. Я вернулась с работы, а ключ не подошёл. Повернула раз, другой — замок заело. Наконец, открыла, а из прихожей послышался спокойный голос Татьяны Павловны:
— А, это ты. Мы замок поменяли, старый плохо закрывался. Я Сергею сказала, он утром мастера вызвал.
— Замок? — повторила я, чувствуя, как стынет спина. — А ключ мне кто собирался отдать?
— Сергей тебе оставит дубликат. Не переживай, всё под контролем.
Я стояла, не веря. Замок. Без моего согласия. В моей квартире.
Вот она, настоящая точка невозврата.
Я прошла на кухню, поставила сумку на стол и впервые за долгое время почувствовала не страх и не обиду — а ледяное спокойствие.
Татьяна Павловна продолжала что-то говорить, рассказывать про мастера, про «надёжный новый замок», а я смотрела на её руки — уверенные, неторопливые, хозяйские — и понимала: она давно решила, что я здесь никто.
Утро началось с ледяного звона посуды. Вода из-под крана била в чашку, и этот звук раздражал так, что хотелось разбить всё вокруг. Татьяна Павловна стояла у мойки, humming что-то себе под нос, довольная, как будто живёт тут всю жизнь. В халате, в моих тапочках, в моей квартире.
Я стояла в дверях и смотрела. В груди было пусто, будто всё выгорело. За ночь я всё поняла: не разговоры спасают дом, а поступки.
— Доброе утро, — сказала я спокойно.
— Доброе, — ответила она, не оборачиваясь. — Кофе тебе сварить? Или опять на голодный желудок побежишь?
— Не надо. — Я открыла шкаф и достала свою чашку. Её не было на месте.
— Где моя кружка с котом? — спросила я.
— Какая? А, эта облупленная? Я выбросила. Некрасивая уже, зачем хлам хранить.
Я закрыла глаза, сделала вдох. Не кружка — принцип. Она убрала вещь, которая для меня что-то значила.
— Не стоило, — произнесла я, — это была не просто кружка.
— Ну, извини, — сказала она так, что в извинении не было ни капли сожаления. — Я ведь только добра хотела.
Сергей вошёл, сонный, в футболке.
— Доброе утро, — сказал он, глядя на нас. — Опять с утра начинается?
Я поставила чашку на стол.
— Нет, Серёж. Сегодня ничего не начинается. Сегодня заканчивается.
— О нашем. Точнее — о том, что ты называешь «нашим».
Он сел, потёр лицо ладонями.
— Я не понимаю, зачем всё усложнять. Мама скоро уедет.
Я посмотрела на него внимательно.
— Ну… скоро. Как только найдёт новое жильё.
