Его слова ударили ее с такой силой, что она на мгновение онемела. «Свои заботы». У него «свои заботы» — это разгневанная мать и сестра, оставшиеся без денег. А их собственная дочь, которой больно дышать, — это «раздувание из мухи слона».
— Хорошо, — тихо сказала она. — Тогда я одна.
Она не стала спорить. Не стала тратить силы. Она одела Алису, сама накинула пальто и, не прощаясь, вышла из квартиры.
Прием в поликлинике был переполнен. Они просидели в очереди два часа. Алиса вся горидела в ее объятиях, кашель не прекращался. Наконец, их вызвали. Кабинет старого педиатра, запах лекарств и строгое лицо женщины в белом халате.
Врач, Анна Петровна, слушала Алису долго и внимательно, заставляла дышать и выдыхать, снова и снова. Потом отложила фонендоскоп и устало посмотрела на Марину.
— Мама, ситуация серьезная. Обычные средства не помогают. У девочки подозрение на обструктивный бронхит, который быстро переходит в нечто более тяжелое. Возможно, начинается пневмония. Нужно немедленно делать полное обследование. Рентген, развернутые анализы, консультация пульмонолога.
Марина кивнула, сжимая в кармане пальто дрожащие руки.
— Хорошо, делайте. Что нам нужно?
Анна Петровна выписала направление и протянула ей листок.
— Это список. Часть можно сделать по полису, но за срочные анализы и некоторые процедуры в нашем учреждении придется заплатить. Плюс консультация специалиста в диагностическом центре тоже платная. Приготовьте примерно… сорок тысяч. В ближайшие дни.
Цифра повисла в воздухе, густая и тяжелая, как свинец. Сорок тысяч. Почти ровно та сумма, что они отдали Ольге за последние три месяца, аккуратно записанная в синей тетради. Та самая сумма, что сейчас лежала бы на их счету, если бы не «временная помощь» сестре.
Марина взяла направление. Рука не дрогнула. Внутри нее все замерзло и превратилось в лед. Она не помнила, как вышла из кабинета, как одела дочь, как они оказались на улице. Она шла по серому асфальту, держа за руку горящую ладошку Алисы, и в голове у нее стучало, совпадая с шагами: «Сорок тысяч. Сорок тысяч. Сорок тысяч».
Она вспомнила вчерашний вечер. Свою улыбку. Свое спокойствие. Тогда это была отчаянная бравада. Теперь это был холодный, выверенный расчет. Она не просто так заблокировала карту. Она чувствовала, что что-то идет не так. Что здоровье дочери не просто простуда. И теперь ее худшие опасения подтвердились.
Они дошли до дома. Марина уложила Алису в постель, дала жаропонижающее и вышла на кухню. Денис все так же сидел за столом, но уже не с телефоном, а с пачкой денег. Он пересчитывал купюры.
— Мама принесла, — мрачно бросил он, не глядя на нее. — Взял у соседки в долг. Чтобы хоть как-то прожить, пока ты не одумаешься.
Марина медленно подошла к столу и положила перед ним листок с направлением.
— Твоей дочери нужна помощь. Срочное обследование. Врач сказала — сорок тысяч. В ближайшие дни.
Денис на секунду оторвался от денег, взглянул на бумагу. На его лице промелькнуло что-то похожее на беспокойство, но тут же погасло.
— Сорок? Да ладно тебе, они там всегда все преувеличивают. Кашляет — пройдет. Не надо никуда торопиться. Сначала разберемся с этим бардаком, который ты устроила.
Он снова уткнулся в свои купюры.
В этот момент Марина окончательно поняла. Поняла, что он не просто не слышит ее. Он не хочет слышать. Его мир, где главные — это мама и сестра, а она с Алисой — просто приложение, был для него удобнее и реальнее.
Она не стала ничего говорить. Она развернулась и ушла в комнату к дочери. Она села на край кровати, гладила Алису по волосам и смотрела в окно. Теперь у нее не было выбора. Теперь ее тайный план из отчаянной попытки сохранить семью превращался в единственный шанс спасти жизнь своего ребенка. Война была объявлена. И на кону было все.
Ночь опустилась над городом, густая и беззвездная. За окном темнело рано, и в комнате было тихо, если не считать тяжелого, прерывистого дыхания Алисы. Девочка наконец уснула, но сон ее был тревожным, она всхлипывала и ворочалась. Марина сидела на полу, прислонившись спиной к кровати дочери. В ее руках была та самая синяя тетрадь, но теперь рядом с ней лежал листок с направлением от врача, где жирно была выделена сумма — сорок тысяч.
Цифры из тетради и цифра с листка вели между собой безмолвный, страшный диалог. Пятнадцать тысяч Ольге на сапоги. Пять тысяч Светлане Викторовне на «лекарства». Десять тысяч сестре на «оплату курсов», с которых она так и не дошла до второго занятия. Складываясь, они с легкостью перекрывали ту самую, такую пугающую сумму, которая отделяла ее дочь от здоровья.
Раньше эти записи были просто доказательством ее правоты, молчаливым укором мужу. Теперь они стали смертным приговором ее материнской нерешительности. Каждая потраченная на родственников копейка была украдена у Алисы.
Она закрыла глаза, и по ее лицу потекли горячие, беззвучные слезы. Она плакала не от жалости к себе, а от яростного, всепоглощающего гнева. Гнева на себя, за то, что позволяла, молчала, старалась сохранить мир. Гнева на Дениса, за его слепоту. Гнева на этих женщин, сосущих из них все соки, пока ее ребенок боролся за каждый вздох.
Но слезы быстро высохли. Их сменило холодное, стальное спокойствие. Жалеть себя было некогда. Время просить и убеждать закончилось.
Она встала, прошла в гостиную, где на диване, отвернувшись к стене, лежал Денис. Он делал вид, что спит, но напряженные плечи выдавали его.
— Денис, — сказала она тихо, но четко.
— Я знаю, что ты не спишь. Завтра я отведу Алису в больницу. Начну с того, что можно сделать бесплатно. Но деньги понадобятся. И они будут. Я их найду.
Он резко перевернулся, его лицо в полумраке было искажено злобой.
— Найдешь? Где? Уже новую карту оформила, чтобы и ее заблокировать? Или у своего любовника попросишь?
Марина не дрогнула. Его слова больше не ранили. Они были жалкими.
— Нет. Я заберу их у тех, кто должен. У твоей семьи. Они должны нам больше ста пятидесяти тысяч за последние три года. Я все посчитала. Я требую вернуть хотя бы часть. Сорок тысяч. Для твоей дочери.
Денис фыркнул и снова отвернулся.
— Бред. Съехала с катушек. Никто тебе ничего не должен. Иди спать.
Она не стала спорить. Она вернулась в детскую и закрыла дверь. Теперь она была одна. Одна в осажденной крепости со своим больным ребенком.
Она села за старый ноутбук, который использовала для работы. Он медленно загудел, освещая ее решительное лицо холодным светом экрана. Она открыла программу для расчетов, куда уже давно перенесла все данные из синей тетради.
Она не просто смотрела на цифры. Она искала выход. Бесплатные процедуры по квотам были в очереди на три месяца вперед. У них не было трех месяцев. Платная диагностика в разных клиниках стоила по-разному. Она обзвонила все, что нашла в интернете, записывая цены. Самый дешевый, но все еще надежный вариант требовал тридцати пяти тысяч. Почти столько же, сколько они отдали за последние два месяца.
Потом она открыла браузер. Она искала не только клиники. Она вбивала в поиск: «как вернуть деньги, переданные родственникам», «долг без расписки», «можно ли заблокировать карту мужа». Она читала форумы, советы юристов. Большинство говорило: без расписок вернуть ничего не получится. Это был печальный приговор.
Но один комментарий натолкнул ее на мысль. Кто-то писал о возможности оформить официальную расписку задним числом, если есть доказательства переводов. У нее были доказательства. Выписки со счета, смс от банка. И ее тетрадь.
План, сырой и отчаянный, начал вырисовываться в ее голове. Он состоял из нескольких шагов.
Первый шаг — полная финансовая блокада. Карта уже заблокирована. Нужно убедиться, что Денис не сможет снять деньги с их общего счета через отделение банка. Для этого нужно сменить пароль в интернет-банке, к которому у него был доступ.
Второй шаг — точечный удар. Показать им, что она не шутит. Не просто эмоционирует, а действует по плану. Ей нужны были эти тридцать пять тысяч. И она знала, где их взять. У Светланы Викторовны была старая, но дорогая шуба. Та самая, купленная на «мизерную» пенсию. Ее можно было быстро и выгодно продать через комиссионный магазин.
Третий шаг — давление. Она напишет официальное, подробное письмо на имя Светланы Викторовны и Ольги, с приложением всех выписок и копий страниц из тетради. Она не будет требовать все сразу. Только сумму на обследование. И предложит оформить все официально, через расписку. Угрожать она будет не судом, а чем-то гораздо более страшным для них — полным разрывом всех отношений и оглаской среди всех родственников и знакомых.
Она печатала, сверяла цифры, продумывала каждую фразу. Она была бухгалтером. И сейчас она сводила главный баланс в своей жизни. Дебет — жизнь и здоровье ее дочери. Кредит — благополучие ее наглых родственников. И этот баланс не сходился. Его нужно было исправить. Жестко и бесповоротно.
Она закончила ближе к утру. Первые лучи солнца упали на экран ноутбука. Марина подняла голову и посмотрела на спящую Алису. Лицо дочки было все таким же бледным.
Она встала, подошла к окну и распахнула его. В лицо ударил холодный утренний воздух. Он был свеж и полон силы.
Война была объявлена. И теперь у нее был план наступления.
Тишину следующего утра разорвал резкий, настойчивый звонок в дверь. Не один короткий звук, а длинная, гневная серия, словно кто-то вдавливал кнопку звонка с непрекращающимся давлением. Сердце Марины ушло в пятки. Она знала, кто это.
Денис, бледный и помятый после бессонной ночи на диване, мрачно направился к входной двери. Марина быстро вышла из детской, прикрыв за собой дверь, чтобы шум не разбудил Алису.
— Не открывай, — тихо, но твердо сказала она.
Он посмотрел на нее с ненавистью.
— Это моя мать, Марина! Ты совсем оборзeла?
Он резко дернул дверь на себя. На пороге, как и ожидалось, стояли Светлана Викторовна и Ольга. Лицо свекрови было бледным от гнева, губы поджаты в тонкую ниточку. Ольга, напротив, выглядела раздраженной и сонной, будто ее оторвали от сладких снов.
Не дожидаясь приглашения, они вшестером ввалились в прихожую, оттесняя Марину и Дениса. Светлана Викторовна, не снимая пальто, уперла руки в бока.
