Тишину вечера разорвал оглушительный грохот захлопнувшейся входной двери. Марина вздрогнула, не отрывая рук от раковины, в которой мыла посуду. Она узнала эти тяжелые, сердитые шаги. Денис домой. И он не один.
— Марина! Иди сюда! Немедленно!
Его голос гремел по всей квартире, отскакивая от стен эхом. Она медленно вытерла руки полотенцем, делая вид, что сохраняет спокойствие, хотя сердце бешено колотилось где-то в горле. В дверном проеме кухни стоял он, ее муж. Лицо его было искажено гримасой гнева, а в руке он сжимал свой телефон, будто оружие.
— Ты что, совсем офигела? — он швырнул телефон на кухонный стол. Тот звякнул и заскользил по гладкой поверхности. — Заблокировала карту? А мама с сестрой на что жить будут? Объяснишь?
Марина молча смотрела на него. Внутри все сжималось в тугой, холодный комок. Она ждала этого. Готовилась. Но от осознания, что момент настал, все равно перехватывало дыхание.
— Я задала тебе вопрос! — Денис приблизился к ней, и его тень накрыла ее целиком. — Мама звонила, рыдала в трубку. Они в магазине стоят, как дуры, не могут даже продукты купить! Это твоих рук дело?
Она отвела взгляд от его разгневанного лица и посмотрела в гостиную. На диване сидела их пятилетняя дочь Алиса, прижав к груди старого плюшевого мишку. Большие глаза девочки были полны страха.
— Алисонька, иди в свою комнату, поиграй немного, — тихо, но очень четко сказала Марина.
Девочка тут же сползла с дивана и пулей вылетела в коридор.
Когда шаги дочери затихли, Марина медленно перевела взгляд на мужа. И… улыбнулась. Это была невеселая, горькая улыбка, идущая из самой глубины души. Улыбка обреченного человека, который, наконец, перестал бояться.
— Да, — тихо произнесла она. — Моих. Я заблокировала карту.
Ее спокойствие, эта ледяная тишина в ответ на его ураган, казалось, взбесили Дениса еще больше. Он отшатнулся, будто его ударили.
— Ты с ума сошла? — его голос сорвался на шепот, полный неподдельного изумления. — Ты вообще понимаешь, что ты сделала? У мамы с сердцем плохо, она сейчас валерьянку пьет! А Ольга? Ей же на лекарства нужны!
— Какие лекарства? — спокойно переспросила Марина. — От чего? От безделья?
Перед ее глазами всплыли картины, как будто вставленные в одно и то же пасмурное окно их кухни.
Вот Ольга, румяная и довольная, показывает с экрана телефона новые замшевые сапоги. «По акции купила, просто даром!». А вчера Марина считала мелочь, чтобы купить Алисе свежих фруктов.
Вот ее свекровь, Светлана Викторовна, с важным видом расставляет на полочке новые фарфоровые безделушки. «Умейте жить красиво, невестка». А их с Денисом старый диван просел посередине, и пружины больно впиваются в бок.
И самое главное — бледное личико Алисы, ее частый кашель по ночам и слова врача на прошлой неделе: «Нужно полноценное обследование, Марина. Сложное. И дорогое».
Все это пронеслось в ее сознании за долю секунды.
— Ты знаешь, Денис, — голос ее по-прежнему был ровным, но в нем появилась стальная нить, — я сегодня получила смс от банка. На карте осталось семь тысяч триста рублей. До твоей зарплаты — десять дней.
Он молчал, тяжело дыша.
— Семь тысяч, — повторила она. — На нас троих. На еду, на садик, на коммуналку. И на ту самую «валерьянку» для твоей мамы, которая скупает фарфор, пока твоя дочь…
Она вовремя остановилась. Нет. Еще рано. Не сейчас.
— Пока моя дочь что? — резко спросил Денис, уловив ее колебание.
Марина снова посмотрела на него. И снова на ее губах играла эта странная, отрешенная улыбка.
— Пока твоя дочь будет жить на эти семь тысяч, — закончила она. — А твоя мама и сестра… найдут способ. Я уверена.
Она развернулась и снова подошла к раковине, взяв в руки тарелку. Разговор был окончен. Она сделала свой первый ход. Самый тяжелый. Теперь очередь была за ними.
Той ночью Марина не сомкнула глаз. Рядом на кровати тяжело ворочался Денис, всем своим видом показывая, что спит, но его сбивчивое дыхание выдавало ложь. Она лежала на спине и смотрела в потолок, где призрачными пятнами плавали отсветы уличных фонарей. В ушах еще стоял грохот хлопнувшей двери, его хриплый крик: «Ты с ума сошла!».
«Нет, — мысленно ответила она. — Я просто наконец-то проснулась».
И память, будто подчиняясь этому пробуждению, принялась безжалостно прокручивать пленку прошлого, возвращаясь к самому началу их финансового рабства.
Пять лет назад. Их маленькой Алисе только исполнилось три месяца. Марина, измученная бессонными ночами, чувствовала себя выжатой, как лимон. Денис в тот вечер пришел домой не один. С ним была его сестра Ольга. Та самая, что всегда смеялась громче всех и щеголяла в обновках.
Ольга не села, а буквально рухнула на стул на их кухне, точно такой же, но тогда казавшейся уютнее.
— Деник, Мариш, я пропала, — выдохнула она, и по ее лицу потекли настоящие слезы. — С работы уволили. Говорят, сокращение. Выживают, сволочи!
Марина, прижимая к груди теплый комочек спящей дочки, смотрела на нее и чувствовала жалость. Искреннюю, острую.
— Успокойся, Оль, все наладится, — тут же подхватил Денис, наливая сестре чай. Его лицо выражало готовность немедленно броситься на помощь.
— А на что жить? — всхлипнула Ольга. — Квартплата, кредит за телефон… Я же с голоду помру! Месяц, всего один месяц, пока устроюсь на новую! Помогите!
И Денис, не глядя на жену, достал кошелек и протянул ей свою банковскую карту.
— Бери. Снимай, что нужно. Пока не устроишься.
Ольга ушла, облегченно вытирая слезы. А Марина тогда промолчала. Ей казалось, что это правильно. Помочь родному человеку в беде. Разве можно поступить иначе?
Но месяц растянулся на два. Потом на три. Ольга то находила «перспективную вакансию», то ей «не подходил график», то начальник казался «строгим». А карта Дениса все чаще оказывалась в ее руках.
Параллельно с этим в их жизнь плотно вошла Светлана Викторовна, свекровь. Сначала она приходила «проведать внучку», принося пакеты с невкусным печеньем и дешевыми соками. Потом начала жаловаться.
— Ой, не знаю, как и быть, — вздыхала она, удобно устраиваясь на их диване. — Пенсия у меня просто мизерная. Коммуналка — все дорожает и дорожает. Лекарства мне нужны постоянно, сердце пошаливает.
И Денис, снова не глядя на Марину, мрачнел и кивал.
— Мама, не переживай. Мы поможем.
Так к расходам на Ольгу прибавились и регулярные «дотации» свекрови. Марина попыталась как-то упорядочить этот процесс. Она завела простую тетрадку в синей обложке и начала аккуратно записывать: «20 марта — Ольге, на продукты, 5000 р.», «5 апреля — Светлане Викторовне, на лекарства, 3000 р.».
Однажды вечером, когда Алиса уже спала, Марина осторожно показала эту тетрадь мужу.
— Денис, посмотри. За три месяца только твоей сестре мы отдали почти сорок тысяч. А твоей маме — еще двадцать пять. Мы сами себе отказываем во всем. Посмотри на этот диван, он уже весь просел.
Денис мельком глянул на цифры и отодвинул тетрадь.
— Ну и что? — пожал он плечами. — Это же моя семья. Мама одна подняла нас с Ольгой. Теперь моя очередь о них заботиться. Ты что, предлагаю бросить их на произвол судьбы?
В его голосе прозвучала такая непоколебимая уверенность, такая обида за саму возможность такого вопроса, что Марина отступила. Она спрятала тетрадь в самый дальний ящик комода. Но записи не прекратила. Это стало ее маленьким, тайным протестом. Доказательством, что она не сошла с ума, что цифры — вещь упрямая.
Годы текли. Ольга так и не устроилась на работу, находя все новые и новые причины. Светлана Викторовна, несмотря на «мизерную» пенсию, обзавелась новой шубой и дорогим телефоном. А в семье Марины и Дениса все застыло на месте. Их мечта о собственной, отдельной от родителей квартире, таяла с каждым месяцем, как весенний снег. Все деньги уходили в черную дыру родственного долга.
Лежа в постели и глядя в темноту, Марина мысленно перелистывала страницы той самой синей тетради. Цифры складывались в пугающую сумму, которая могла бы стать их спасением. А сейчас это была просто бумага, свидетель их глупости и слабости.
Она тихо повернулась на бок, спиной к мужу. Холодная решимость, рожденная сегодняшним вечером, крепла внутри нее с каждой минутой. Она не просто так заблокировала карту. Она начала войну. Войну за свою семью, за будущее своей дочери. И первый выстрел прозвучал.
Утро после скандала выдалось серым и неприветливым. Марина встала первой, как всегда. Механически приготовила завтрак, разлила по тарелкам овсяную кашу. Денис молча вышел из спальни, его лицо было замкнутым и каменным. Он не посмотрел в ее сторону, не ответил на тихое «доброе утро». Он сел за стол, уткнувшись в телефон, и начал быстро печатать сообщение, вероятно, утешая свою «несчастную» мать.
Марина наблюдала за ним краем глаза и понимала: его молчание — это не просто обида. Это была глухая стена, которую он возводил между ними, защищая свой привычный мир, где он — добытчик и опора для всей своей родни. Ее вчерашний поступок эту картину мира безжалостно разбивал.
Вдруг ее мысли прервал тихий, но частый кашель, доносящийся из комнаты дочери. Не сухой, лающий, а какой-то глубокий, влажный, от которого сжималось сердце. Марина отложила половник и быстро прошла в детскую.
Алиса сидела на кровати, бледная, с синеватыми тенями под глазами. Она кашляла, прижимая руку к груди.
— Мамочка, дышать больно, — прошептала она, и в ее глазах стояли слезы.
Холодная волна страха накатила на Марину, отбросив все мысли о вчерашнем скандале, о карте, о Денисе. Она присела перед дочерью, приложила ладонь ко лбу. Лоб был прохладным, температуры не было. Но этот кашель, эта бледность, эта слабость, которая не проходила уже несколько недель…
— Ничего, солнышко, ничего, — бормотала она, закутывая дочь в одеяло. — Сейчас все будет хорошо.
Она вышла из комнаты и остановилась перед Денисом, который все так же сидел за столом, уставившись в экран.
— Денис, Алисе плохо. Очень плохо. Надо ехать к врачу. Сейчас.
Он медленно поднял на нее глаза. Во взгляде не было ни тревоги, ни испуга. Только усталое раздражение.
— Опять? — произнес он. — Марина, хватит паниковать. У каждого ребенка бывает простуда. Не раздувай из мухи слона. У меня и своих забот хватает.
