— Ну-ка, немедленно объяснись, дорогая невестка! — ее голос звенел, как натянутая струна. — Ты в своем уме? Оставлять нас, старую женщину и безработную, без копейки денег? Я чуть с инфарктом не слегла вчера!
Ольга, зевнув, прошла на кухню и принялась рыться в шкафчике в поисках чая.
— Да, Марин, это уже переходит все границы, — бросила она через плечо. — У меня, между прочим, сегодня важные переговоры о работе были, а я даже на проезд не могу себе позволить! Сорвалось все из-за тебя.
Марина медленно закрыла входную дверь. Она чувствовала, как дрожат ее колени, но внутри царила ледяная пустота. Она была готова.
— Ваши переговоры, Ольга, — сказала Марина ровным голосом, — обычно заканчиваются в кафе или в магазине. За наш счет.
— Что ты сказала? — Светлана Викторовна сделала шаг вперед, ее глаза сверкали. — Ты еще и хамить вздумала? Денис, ты слышишь это? Ты позволишь так разговаривать с твоей матерью?
Денис стоял, опустив голову, словно пристыженный подросток.
— Мама, успокойся, пожалуйста… — пробормотал он.
— Нет, Денис, — перебила его Марина. — Пусть твоя мама скажет, на какие такие лекарства ей постоянно нужны были деньги. Конкретно. Названия, рецепты. И пусть Ольга предъявит хоть одно приглашение на работу за последний год. Хоть одно.
В кухне воцарилась тишина. Ольга перестала греметь кружками. Светлана Викторовна вытянулась в струнку.
— Как ты смеешь меня в чем-то подозревать? Я вся в болезнях!
— А я в поисках! — взвизгнула Ольга. — Рынок труда очень сложный!
— Сложный? — Марина не повышала голоса, и от этого ее слова звучали еще страшнее. — А знаете, что действительно сложное? Сложное — это когда твоему ребенку больно дышать. Сложное — это когда врач говорит, что нужно срочное обследование за сорок тысяч, а на счету семь. Семь тысяч, Светлана Викторовна! Можете представить?
Она повернулась и вышла в гостиную, вернувшись с той самой синей тетрадью и пачкой распечатанных выписок со счета.
— Вот, — она положила бумаги на стол перед остолбеневшей свекровью. — Полный финансовый отчет. За три года. Вся ваша «левая» зарплата, Ольга. Все твои «лекарства», свекровь. Сапоги, шубы, безделушки, посиделки в кафе. Сто пятьдесят семь тысяч восемьсот рублей. Вы не просто жили за наш счет. Вы жили за счет здоровья моей дочери.
Денис смотрел на бумаги, будто видел их впервые. Его лицо постепенно становилось серым.
— Это… это что такое? — тихо спросил он.
— Это правда, Денис, — сказала Марина, глядя прямо на него. — Та, на которую ты не хотел смотреть.
Светлана Викторовна фыркнула и с презрением ткнула пальцем в выписки.
— Какая-то ерунда! Подделка! Ты решила опозорить нас перед сыном?
— Нет, — холодно ответила Марина. — Я требую вернуть только часть. Тридцать пять тысяч. На обследование Алисы. Сейчас. Или…
— Или что? — вызывающе подняла бровь Ольга. — Вызовешь полицию? Так попробуй докажи! Деньги давали добровольно!
— Или, — продолжила Марина, не обращая на нее внимания, — я напишу подробное письмо твоей подруге, тете Люде, которая считает тебя бедной, несчастной пенсионеркой. И всем твоим соседкам. И всем нашим общим знакомым. С приложением всех этих документов. Пусть все знают, какая ты на самом деле «бедная». А тебе, Ольга, я направлю официальный запрос в налоговую, пусть проверят, как ты пять лет живешь без официальных доходов, но с постоянными обновками. Добровольность — не препятствие для проверки.
В гробовой тишине, которая повисла после ее слов, было слышно лишь тяжелое дыхание Светланы Викторовны. Ее лицо из бледного стало багровым. Ее главным капиталом всегда была репутация несчастной жертвы. И сейчас этой репутации угрожала реальная опасность.
— Ты… ты не посмеешь… — прошипела она.
— Попробуй меня остановить, — тихо сказала Марина.
И в этот момент из детской донесялся новый, душераздирающий приступ кашля Алисы. Звук был таким болезненным, что Денис наконец вздрогнул и поднял голову. Он посмотрел на мать, на сестру, на бледное, решительное лицо жены.
И впервые за много лет в его глазах мелькнуло не просто сомнение, а настоящий, животный страх.
Гробовая тишина, повисшая после ультиматума Марины, длилась недолго. Ее разорвал новый, лающий приступ кашля из детской, такой сильный, что, казалось, стены содрогнулись. Кашель был влажным, надрывным, полным страдания.
Денис, стоявший до этого словно в столбняке, встрепенулся. Он рванулся было к комнате дочери, но его мать резко схватила его за руку.
— Куда ты? — ее голос был резким и властным. — Не видишь, что она устраивает истерику и накручивает ребенка? Это все спектакль! Чтобы ты нас бросил и побежал за ней, как клуша!
Денис замер в нерешительности. Его лицо исказилось мукой. С одной стороны — крик его крови, его плоти и крови, с другой — железная хватка и голос матери, который с детства был для него законом.
— Мама, но Алиса… она действительно больна… — слабо попытался он возразить.
— Все дети болеют! — отрезала Светлана Викторовна. — А она раздувает из этого трагедию! Чтобы манипулировать тобой! Чтобы отобрать у тебя твою же семью! Ты теперь не сын мне и не брат Ольге? Ты только ее муж? Она тебя совсем под каблук загнала!
Марина не слушала их. Она уже была в детской. Она сидела на кровати, прижимала к себе горящую, дрожащую дочь, стараясь смягчить каждый новый болезненный спазм.
— Дыши, солнышко, дыши спокойно, — шептала она, гладя Алису по спине. — Все будет хорошо, я с тобой.
Вдруг дверь в комнату распахнулась. На пороге стоял Денис. Его лицо было бледным, а в глазах бушевала буря — стыд, злость, растерянность.
— Марина, выйди. Нам нужно поговорить, — произнес он глухо.
— Сейчас не время, Денис. Ты же видишь.
— Выйди! — крикнул он так, что Алиса вздрогнула и забилась в истерике.
Марина медленно, осторожно уложила дочь, накрыла одеялом и вышла в коридор, прикрыв за собой дверь. Она понимала — избежать этого разговора нельзя.
В гостиной их ждали Светлана Викторовна и Ольга, занявшие оборонительные позиции на диване, словно трибунал.
— Ну что, признавайся, — начала свекровь, сверля ее взглядом. — Когда ты решила разрушить нашу семью? С самого начала? Ты всегда была расчетливой. Ты на него охотилась?
Марина промолчала, глядя на мужа.
— Денис, что ты хочешь сказать?
Он тяжело дышал, не в силах поднять на нее глаза.
— Почему ты скрыла от меня диагноз дочери? — выдавил он наконец. — Почему я должен был узнать об этом в такой момент? От тебя? Перед всеми? Ты что, хотела выставить меня последним отцом, который не заботится о своем ребенке?
В его голосе звучала неподдельная обида. Обида раненого зверя, который не понимает, почему его ранили, и ищет виноватого.
— Я не скрывала, — тихо, но четко сказала Марина. — Я сказала тебе вчера вечером. Ты назвал это «раздуванием из мухи слона». Твои слова, Денис. Ты не захотел слушать. Ты был занят. Своими заботами.
— Не ври! — вспылил он. — Ты все специально подстроила! Сначала карту заблокировала, потом эту бумажку с суммой подсунула! Ты просто хочешь денег! Для себя! А на ребенка гонишь!
Марина смотрела на него, и последняя надежда в ее сердце медленно угасала, как тлеющий уголек. Она думала, видя болезнь дочери, он очнется. Прозреет. Но нет. Стена оказалась слишком толстой.
— Я все понимаю, — сказала она, и ее голос вдруг стал страшно спокойным, пустым. — Ты сделал свой выбор.
— Да, я сделал! — крикнул он, будто подгоняя сам себя. — Я выбираю тех, кто всегда был со мной! Кто меня по-настоящему любит! А ты… ты просто нас используешь!
Он повернулся к матери.
— Мама, пошли. Поедем к тебе. Оставим ее одну с ее деньгами и спектаклями.
Светлана Викторовна торжествующе поднялась с дивана, бросив на Марину уничтожающий взгляд.
— Правильно, сынок. Пусть одна подумает над своим поведением. Когда одумается — приползет и будет просить прощения.
Ольга, довольно ухмыляясь, последовала за ними.
Денис, не глядя на жену, направился к прихожей и стал грубо натягивать куртку.
— Денис, — позвала Марина. Он не обернулся. — Возьми свои вещи. Все. Потом не придешь за ними.
Он резко дернул плечами, распахнул входную дверь и вышел, громко хлопнув ею. За ним вышли его мать и сестра.
Марина осталась стоять посреди гостиной. В ушах звенело. Она слышала, как за дверью смолкли их шаги. Потом воцарилась тишина. Такая оглушительная, какой еще не бывало в этой квартире.
Она медленно опустилась на пол. Ни слез, ни истерики. Только ледяная, всепроникающая пустота. Он ушел. Бросил ее. Бросил свою больную дочь. В самый трудный момент. Он предпочел их.
Из детской снова донесся слабый, жалобный кашель.
Этот звук вонзился в ее сознание, как раскаленный нож. Нет. Она не может позволить себе распасться. Она не может позволить себе быть слабой.
Она поднялась с пола. Ее ноги сами понесли ее в детскую. Она села на край кровати, взяла горячую ладошку дочки в свою.
— Ничего, Алисонька, — прошептала она, гладя ее по волосам. — Ничего. Теперь мы с тобой одни. И мы со всем справимся. Я тебя спасу. Обещаю.
И в этой тихой, полной отчаяния клятве, не было ни капли сомнения. Война за жизнь дочери только что перешла в свою самую страшную фазу. Теперь у нее за спиной не было никого. Только она сама. И это делало ее по-настоящему опасной.
Квартира матери встретила Дениса гулкой, непривычной тишиной. Пахло лавандой и вчерашними пирожками. Он стоял в прихожей, не в силах сдвинуться с места, будто его ноги вросли в пол. В ушах еще звенели собственные крики, а перед глазами стояло бледное, опустошенное лицо Марины.
— Раздевайся уже, сынок, не стой как столб, — голос Светланы Викторовны прозвучал неестественно бодро. — Сейчас чайку горячего сделаю. Ольга, поставь чайник.
Ольга нехотя поплелась на кухню. Денис механически снял куртку и прошел в гостиную. Он опустился на диван, тот самый, на котором они с Мариной когда-то выбирали, сидя в магазине, и который теперь казался ему чужим и неудобным.
— Вот видишь, все правильно сделал, — свекровь расставляла на столе чашки, громко позванивая ложками. — Надо было сразу ее поставить на место. Вообразила себя королевой, наши деньги — ее деньги. А про долг перед семьей забыла. И ребенка своего использует, бедную девочку, лишь бы тебя подловить.
— Мама, — тихо прервал ее Денис. — Алиса и правда сильно кашляет. Это не просто простуда.
