— С точки зрения морали и семейных ценностей, безусловно. С юридической точки зрения, если недвижимость является добрачной собственностью и оформлена в порядке дарения, то… — он сделал многозначительную паузу, — …возможны различные трактовки. Но в интересах семьи всегда лучше найти консенсус.
Он говорил уклончиво, но его слова явно должны были звучать как угроза. Мол, мы и в суде пободаемся.
Я не выдержала и подскочила с дивана.
— Какой еще консенсус? Какой суд? Да вы что, совсем охренели? — я уже не могла сдерживаться. — Немедленно уйдите из моего дома! Слышите? Уходите!
Людмила Петровна тоже встала. Ее лицо вытянулось, взгляд стал ледяным.
— Алина, опомнись. Я предлагаю тебе поступить по-человечески. Как подобает женщине и жене. Ты сейчас в порыве гнева совершаешь огромную ошибку. Мы дадим тебе время подумать. До завтра.
Она посмотрела на Максима.
— Сынок, поговори с ней. Объясни. Чтобы без скандалов.
И не добавив больше ни слова, она развернулась и пошла к выходу. Юрист бросил на меня один последний, ничего не выражающий взгляд, захватил свой дипломат и последовал за ней.
Дверь закрылась. Я стояла посреди гостиной, вся дрожа, и смотрела на мужа. Он сидел, сгорбившись, и тер ладонью лицо.
В квартире снова пахло яблочным пирогом. Но его теплый, уютный аромат теперь казался горьким и чужым.
Щелчок замка прозвучал как выстрел, возвещающий начало войны. Я стояла, не в силах пошевелиться, и слушала, как за дверью затихают их шаги. В ушах звенело, а в висках стучало. Я обернулась к Максиму. Он все так же сидел, уставившись в пол, его поза выражала такую глубокую подавленность, что мне на мгновение стало его жаль. Но жать тут же сменилась яростью.
— Ты знал? — мой голос прозвучал тихо, но так резко, что он вздрогнул. — Ты знал, что они придут с этим?
Он медленно поднял на меня глаза. В них было смятение, вина и жалкая попытка оправдаться.
— Мама вчера звонила… что-то говорила насчет помощи Ире… но я не думал, что она… вот так вот…
— «Вот так вот»? — я засмеялась, и смех снова сорвался на истеричную ноту. — Она привела в наш дом какого-то юриста, Максим! Они уже цены прикидывают! Они уже решили, как распорядиться моей жизнью! И ты… ты сидел и молчал!
Я подошла к нему вплотную, готовая трясти его за плечи.
— Почему ты не выгнал их сразу? Почему не сказал, что это безумие и мы даже обсуждать это не будем?
— А что я должен был сказать? — он вдруг поднялся с дивана, его тоже начало заносить. — Что моя сестра с ребенком пусть идет куда подальше? Это же моя семья!
— А я кто? — выкрикнула я. По щекам предательски потекли горячие слезы. — Я твоя жена! Или я тоже семья, только пока не требуется кому-то пожертвовать моим домом?
— Не надо так говорить! — он отвернулся, прошелся по комнате. — Я не говорю, что они правы! Но нужно искать какой-то компромисс! Может, мы и правда могли бы взять ипотеку… помочь Ире… она в отчаянном положении…
Компромисс. Это слово добило меня окончательно.
— Компромисс? — я протерла ладонью слезы, голос мой окреп и зазвенел холодной злостью. — Компромисс — это дать ей денег в долг. Компромисс — это помочь ей найти работу. Компромисс — это пустить ее пожить здесь, на время, если бы она была адекватным человеком! Но не продавать единственное, что у меня есть! Твоя мать требует не компромисса, она требует капитуляции!
— Она не требует, она просит о помощи! — уперся Максим. — Она напугана за дочь!
В этот момент зазвонил его телефон. Он посмотрел на экран и помрачнел.
— Мама… — пробормотал он и, прежде чем я успела что-то сказать, нажал на ответ.
— Да, мам, я слушаю… — он отошел в сторону, но я все слышала.
Голос Людмилы Петровны в трубке звучал громко и слезливо, на грани истерики.
— Максим, сынок, ты только что видел! Ты видел, как она на меня набросилась! Я же из лучших побуждений! Я для семьи! А она меня чуть ли не вышвырнула! И этот ультиматум! Она же меня в гроб сведет! Или хочет, чтобы я внука в приюте увидела? Ты должен на нее повлиять! Она твоя жена! Объясни ей, что так с родными не поступают!
Максим молчал, сжав переносицу пальцами.
— Мама, успокойся, пожалуйста. Здесь нужно время. Все слишком резко.
— Какого времени? Времени нет! — голос в трубке взвизгнул. — Ирина уже на четвертом месяце! Она каждый день плачет! У нее нервный срыв! Если ты сейчас не проявишь твердость, Максим, ты потом всю жизнь будешь жалеть! Ты потеряешь сестру! И мать! Мы для тебя больше не семья? Скажи ей! Скажи своей жене, что она уничтожает нашу семью!
Я не выдержала. Я выхватила телефон из его руки.
— Людмила Петровна, — сказала я ледяным тоном, в котором сама себя не узнала. — Ваши манипуляции на мужа не подействуют. Мой ответ — нет. Слышите? Нет. И точка. Не звоните больше сюда с этим.
В трубке на секунду воцарилась тишина, а потом раздался новый, уже совсем змеиный шипящий голос.
— Ах вот как? Ну хорошо, Алина. Хорошо. Ты выбрала свой путь. Но помни, ты останешься одна. Одна со своей жадностью. Максим тебя такого монстра долго терпеть не будет. И тогда посмотрим, как ты будешь радоваться своей драгоценной квартирке в полном одиночестве.
Щелчок. Она бросила трубку.
Я протянула телефон Максиму. Он взял его, не глядя на меня. В его глазах читался ужас перед тем, что произошло, и перед тем, что ждало впереди.
— Ты слышала? — тихо спросил он. — Она сказала, что я потеряю их.
— А ты слышал, что она сказала про меня? — ответила я. — Что я монстр. Что я останусь одна. Твоя мама только что открыто пожелала нам развода. Ради денег. Ради идеи отнять у меня мой дом.
Я посмотрела на него, и вдруг вся злость ушла, сменилась ледяной, тошнотворной пустотой.
— И ты знаешь, что самое ужасное? Что ты до сих пор не сказал мне: «Алина, они не правы. Это твоя квартира, и мы ее продавать не будем». Ты до сих пор ищешь компромисс с теми, кто хочет меня уничтожить.
Я повернулась и вышла из гостиной в спальню, притворив за собой дверь. Мне нужно было остаться одной. Потому что я поняла — битва была не только со свекровью. Она была здесь, в этих стенах. И я не знала, на чьей стороне мой муж.
Я сидела на краю кровати, уставившись в темноту за окном. За тонкой дверью было тихо. Слишком тихо. Я слышала, как Максим ходит по гостиной, заваривает чай. Звон ложки о кружку резал слух. Каждый звук был громким и неестественным, подчеркивая тяжесть того, что только что произошло.
Сердце ныло от боли и предательства. Не от наглости свекрови — я почти ожидала от нее чего-то подобного. А от него. От его молчания. От его растерянности. От того, что в самый критический момент он не встал стеной между мной и этим безумием, а начал искать «компромисс».
Дверь скрипнула. Он стоял на пороге, держа в руках две кружки.
— Я заварил чай… ромашковый. Он успокаивает, — он произнес это тихо, почти виновато.
Я не обернулась. Молчание было моим ответом.
Он осторожно поставил кружку на тумбочку рядом со мной и сел на кровать с другой стороны, оставив между нами пропасть в полметра. Она казалась мне шириной.
— Алина, давай поговорим. Нормально, без криков.
— Я не кричала, — холодно ответила я. — Кричала твоя мама. А я просто сказала «нет». Или теперь мне нельзя и этого?
— Не надо вот так. Я понимаю, ты в шоке. Я тоже. Но давай попробуем взглянуть на ситуацию с другой стороны.
Я наконец повернулась к нему. В полумраке его лицо казалось уставшим и потерянным.
— С какой стороны, Максим? Со стороны, где моя квартира вдруг перестает быть моей? Со стороны, где мои чувства и мое право на собственный дом ничего не значат? Или со стороны твоей сестры, которая, как всегда, устроила себе драму, а теперь все должны за нее расхлебывать?
— Она не устраивала! Она забеременела! От негодяя! Она жертва! — в его голосе прорвалось раздражение.
— Она взрослая женщина! — не выдержала я. — Ей тридцать лет, а не шестнадцать! Она постоянно влипает в истории, а потом за нее решают проблемы все вокруг! И теперь самая грандиозная проблема — это я и моя жилплощадь!
— Речь о ребенке! О моем племяннике! — он повысил голос. — Ты вообще слышишь себя? Ты говоришь о каком-то ремонте и шторах, когда речь о том, где будет жить беззащитный ребенок!
Меня будто окатили ледяной водой. Он использовал ее же аргумент. Самый грязный и манипулятивный.
— Не смей, — прошептала я, чувствуя, как снова подступают слезы. — Не смей ставить мне это в вину. Я не виновата, что твоя сетра не предохранялась с первым встречным! И почему это должно стать моей проблемой ценой потери моего дома?
— Потому что мы семья! — он вскочил с кровати. — Семья помогает в беде! А ты ведешь себя как… как расчетливая эгоистка!
