— Но что мы можем сделать? — прошептала я. — Она не остановится. Этот юрист… он, наверное, уже придумал, как меня по суду заставить.
— Нет, — снова повторил Максим. — Мы найдем своего юриста. Настоящего. Не этого шарлатана, которого мама нашла бог знает где. Мы с тобой пойдем и все узнаем. Прямо сейчас.
Он встал и потянул меня за собой. Его решимость была заразительна. Тот самый стержень, которого мне так не хватало всю прошлую ночь.
Через час мы сидели в современном, стильном офисе в центре города. На табличке на двери было написано «Коллегия адвокатов «Щит и Право». Нас приняли сразу, без ожидания.
Адвокат Елена Викторовна была полной противоположностью Артема Сергеевича. Спокойная, с умными, внимательными глазами, она выслушала нашу, сбивчивую, перебивающую друг друга историю. Она не перебивала, лишь изредка задавала уточняющие вопросы, делая пометки в блокноте.
Когда мы закончили, она отложила ручку и сложила руки на столе.
— Хорошо. Давайте расставим все по полочкам, — ее голос был ровным и обнадеживающе профессиональным. — Первое и самое главное. Квартира является вашей единоличной собственностью, Алина, на основании договора дарения, заключенного до брака. Это ключевой момент. Согласно статье 36 Семейного кодекса РФ, имущество, принадлежавшее каждому из супругов до вступления в брак, является его личной собственностью.
Я почувствовала, как камень сваливается с души. Простое, четкое подтверждение.
— Но… — начал Максим. — Они говорили что-то про то, что раз мы в браке…
— Это не имеет никакого значения, — адвокат мягко, но твердо парировала. — Совместно нажитым имуществом является только то, что было приобретено в браке на общие средства. Дарение исключает это. Даже если бы вы, Максим, вложили в ремонт миллионы, это не давало бы вам права на долю в собственности. Только на компенсацию затрат, и то при наличии доказательств.
Она посмотрела на меня.
— Ваши родственники, мягко говоря, вводят вас в заблуждение. Или их юрист крайне некомпетентен. Требование продать вашу квартиру незаконно и не имеет под собой никаких оснований. Это чистой воды попытка давления и, я бы сказала, вымогательство.
Слово повисло в воздухе, тяжелое и значимое.
— Вымогательство? — ахнула я.
— В юридическом смысле, да. Они пытаются под угрозой морального давления, клеветы и порчи вашей репутации добиться от вас действий по распоряжению имуществом. Вы вправе написать заявление в полицию.
Максим выдохнул. На его лице читалось облегчение и злость одновременно.
— А что делать с этими слухами? С сообщениями? — спросила я. — Они всю родню настроили против меня.
— Это можно расценивать как клевету, то есть распространение заведомо ложных сведений, порочащих вашу честь и достоинство, — объяснила Елена Викторовна. — Вы можете требовать опровержения. А в случае продолжения — подать иск о защите чести, достоинства и деловой репутации. И потребовать компенсации морального вреда. Сохраняйте все скриншоты переписок, записывайте разговоры, если они звонят.
Она дала нам четкий, пошаговый план действий. Что говорить, если они придут снова. Как официально ответить на их претензии. Какие статьи закона ссылать.
Мы вышли из офиса через час. Я шла, держа в руках визитку адвоката и распечатанную памятку с выдержками из законов. Я чувствовала себя не жертвой, а воином, который наконец-то получил свое оружие и карту местности.
На улице светило солнце. Я остановилась и закрыла глаза, подставив лицо теплым лучам.
— Все будет хорошо, — тихо сказал Максим, беря меня за руку. Его пальцы сомкнулись вокруг моих, и на этот раз его прикосновение не вызывало отторжения. В нем была поддержка. — Я с тобой. Мы с тобой.
Я кивнула. Впервые за последние сутки я почувствовала не просто облегчение. Я почувствовала силу. Закон был на моей стороне. И наконец-то, пусть и с опозданием, со мной был мой муж.
Война только начиналась. Но теперь я была готова к ней.
Они пришли на следующий день. Без звонка, как в тот раз. Резкий, наглый звонок в дверь, от которого у меня ёкнуло сердце, но уже не от страха, а от готовности к бою.
Максим посмотрел на меня. Я кивнула. Он пошёл открывать.
В дверях снова стояла Людмила Петровна. Одна. Без своего юриста. Видимо, решила, что достаточно одного её напора. Её лицо было вытянуто от злости и непоколебимой уверенности в своей правоте.
— Ну что, обдумали моё предложение? — без предисловий бросила она, проходя в прихожую и снимая пальто, как будто её ждали. — Время не терпит. Ирина очень нервничает.
Она прошла в гостиную и уселась на своё привычное место на диване, ожидая, что мы с Максимом смиренно устроимся напротив.
Мы остались стоять. Я сложила руки на груди, чувствуя в кармане зажатый, как талисман, листок с памяткой от адвоката.
— Людмила Петровна, — начала я, и голос мой прозвучал на удивление ровно и твёрдо. — Мой ответ остаётся прежним. Нет. Я не собираюсь продавать свою квартиру.
Она фыркнула, будто услышала нечто смехотворное.
— Алина, хватит этих детских капризов. Речь идёт не о тебе одной. Мы уже всё обсудили.
— Нет, — перебил её Максим. Его голос был тихим, но в нём слышалась сталь. — Обсудили вы. А мы посоветовались с юристом. С настоящим.
Лицо свекрови дрогнуло. Она не ожидала такого.
— С каким ещё юристом? Что за глупости? У нас есть Артем Сергеевич…
— Ваш Артем Сергеевич, — чётко, почти дословно цитируя Елену Викторовну, сказала я, — либо крайне некомпетентен, либо сознательно вводит вас в заблуждение. Требование продать мою добрачную собственность, полученную по договору дарения, незаконно. Это прописано в статье 36 Семейного кодекса. Никаких шансов оспорить это у вас нет.
Я сделала паузу, глядя ей прямо в глаза. В них мелькнуло сначала недоумение, а потом — яростное недоверие.
— Ты мне законы цитируешь? — она ядовито усмехнулась. — Выдумываешь что-то…
— Это не выдумки, мама, — холодно сказал Максим. — Мы были у адвоката. Всё проверено. Твои требования — это чистой воды вымогательство. И распространение клеветы о Алине в семейных чатах и среди знакомых — это уголовно наказуемое деяние.
Слово «вымогательство» и «клевета» подействовали на неё как удар хлыстом. Она побледнела, а затем губы её исказила злая гримаса.
— Что?! Вымогательство? Да как ты смеешь так говорить с матерью! Я для вашего же блага! Для семьи! А вы тут вдвоём против меня… против родной крови… — её голос сорвался на крик. — Максим! Немедленно образумись! Скажи этой жадной эгоистке, чтобы она прекратила нести чушь!
Она встала, тыча пальцем в его direction, вся трясясь от ярости.
— Она тебя в чём-то убедила, оплела? Ты выбираешь её против родной матери и сестры? Ты предатель!
Максим не отвёл взгляда. Он выпрямился во весь рост, и впервые я увидела, как он выглядит, когда по-настоящему взрослеет.
— Нет, мама. Это ты предатель. Ты предаешь самые простые понятия о добре и зле, о порядочности. Ты пытаешься разрушить мою семью, чтобы решить проблемы Иры. Мой выбор сделан. Я — на стороне жены. На стороне закона. И на стороне здравого смысла.
Он сделал шаг вперёд.
— Наш разговор окончен. Алина сказала своё окончательное решение. Нет. И точка. Если вы или ваш юрист попробуете ещё раз повторить эти незаконные требования, наше следующее общение будет происходить в полиции. Со всеми собранными доказательствами вашей клеветы и давления.
Он указал рукой на дверь.
— А сейчас — уходите. И не приходите сюда больше без приглашения.
Людмила Петровна стояла несколько секунд, абсолютно белая, с широко раскрытыми глазами. Она не ожидала такого тотального поражения. Она привыкла к тому, что все пляшут под её дудку. А сейчас её сын, её собственная кровь, выставил её за дверь.
Её лицо исказилось от ненависти. Она посмотрела на меня таким взглядом, будто хотела испепелить.
— Хорошо, — прошипела она. — Хорошо. Помяните моё слово. Вы оба пожалеете. Ты останешься одна, Алина. Одна со своей злостью и своей квартирой. А ты, — она ткнула пальцем в Максима, — ты потеряешь всё. Всё!
Она резко развернулась, схватила своё пальто и, не одеваясь, выскочила в подъезд. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что задребезжали стёкла в серванте.
В квартире воцарилась тишина. Мы стояли с Максимом посреди гостиной, слушая, как затихают её шаги на лестничной клетке.
Я выдохнула. Руки у меня дрожали, но на душе было непривычно легко и пусто, будто после грозы.
Он подошёл ко мне и обнял. Крепко, по-настоящему.
— Прости меня, — прошептал он. — Прости, что не сделал этого раньше.
Я прижалась к его груди и закрыла глаза. Битва была выиграна. Но война, я знала, ещё не была закончена. Однако теперь мы сражались вместе.
