— Они уехали, — пробормотал он. — Мама сказала… сказала, что не хочет проблем с судом.
Я молча стала собирать чемоданы. Он не помогал, но и не мешал. Лишь когда я уже открывала дверь, чтобы уйти навсегда, он прошептал:
Я не обернулась. Дверь закрылась с тихим щелчком, ставя точку в этой истории.
Но я знала — самое интересное ещё впереди. Впереди был суд. И я была готова к бою.
До суда оставалось три дня. Я жила у подруги, каждый вечер репетируя с юристом возможные вопросы и ответы. Марина Сергеевна, мой ангел-хранитель в пиджаке, была уверена в победе.
— С такими доказательствами судья даже колебаться не будет, — говорила она, раскладывая документы на столе. — Главное — держаться уверенно.
Утро заседания выдалось холодным. Я надела строгий костюм, собрала волосы в тугой пучок — хотела выглядеть максимально серьезно. У здания суда нас уже ждал Кирилл с адвокатом — пожилым мужчиной с усталыми глазами. Людмилы Петровны не было видно.
— Она приедет позже, — пробормотал Кирилл, избегая моего взгляда.
Зал суда оказался маленьким и душным. Я сидела, сжимая папку с документами, когда дверь распахнулась. В зал вошла Людмила Петровна — в черном платье, с мокрыми от слез глазами. Совсем не та властная свекровь, которую я знала.
— Прошу всех встать, суд идет! — раздался голос секретаря.
Судья — женщина лет пятидесяти с острым взглядом — быстро ознакомилась с материалами дела. Затем повернулась к Людмиле Петровне:
— Ответчик, вы подтверждаете, что являетесь собственником квартиры по адресу Заречье, дом 15?
— Да, но… это же крошечная квартирка! Я хотела продать ее, чтобы помочь сыну…
— Вы зарегистрированы там? — неумолимо продолжал судья.
— То есть вы намеренно ввели в заблуждение своего сына и невестку, чтобы получить регистрацию в чужой квартире?
Я видела, как дрожат руки Людмилы Петровны. Она выглядела жалко, но я вспомнила ее торжествующую ухмылку в моей кухне и сжала кулаки.
Адвокат Кирилла попытался возражать:
— Ваша честь, моя клиентка действовала из лучших побуждений…
— Лучших? — не выдержала я. — Она хотела отобрать у меня квартиру!
Судья строго посмотрела на меня, затем снова обратилась к свекрови:
— У вас есть доказательства, что вы не могли проживать в своей квартире?
Людмила Петровна опустила голову:
Заседание длилось меньше часа. Судья удалилась на совещание, а мы сидели в напряженном молчании. Кирилл смотрел в пол, его мать тихо плакала.
Когда судья вернулась, ее вердикт был краток:
— Иск удовлетворен. Регистрация Людмилы Петровны признается фиктивной. В течение трех дней она обязана выписаться из квартиры истицы.
Людмила Петровна вскрикнула. Кирилл вскочил:
— Ваша честь! Но где же будет жить моя мать?
— В своей квартире, — холодно ответила судья. — Следующее заседание — через неделю по вопросу компенсации морального вреда.
Я вышла из зала суда с чувством странной опустошенности. Победа была за мной, но радости не было. За спиной раздались шаги — это был Кирилл.
— Алиса… — он выглядел разбитым. — Я… я не знал…
— Знаешь, что самое обидное? — я повернулась к нему. — Что ты даже не попытался разобраться. Не проверил слова матери. Просто предал меня.
Он не нашелся что ответить. В этот момент из здания суда выбежала Людмила Петровна — теперь уже без слез, с искаженным от злости лицом.
— Довольна? — зашипела она. — Разрушила семью! Выгнала старую женщину на улицу!
Я спокойно посмотрела на нее:
— Вы не старая и не беспомощная. Вы расчетливая мошенница. И да, я довольна — справедливость восторжествовала.
Повернувшись, я пошла к выходу. За спиной раздался ее визгливый крик:
— Ты еще пожалеешь! Это не конец!
Но для меня это был конец. Конец кошмара, который длился почти два месяца. Я вышла на улицу, где светило яркое осеннее солнце. Впервые за долгое время я могла дышать свободно.
Но где-то в глубине души шевелилось тревожное предчувствие — Людмила Петровна не сдастся так просто. Ее последние слова звучали как обещание… или угроза.
Прошла неделя после суда. Я вернулась в свою квартиру, но ощущения дома больше не было. Каждый угол напоминал о предательстве. Вчера пришел официальный документ — Людмила Петровна выписана, суд взыскал с нее 50 тысяч рублей морального ущерба. Казалось бы, можно выдохнуть.
Утро началось с телефонного звонка. Незнакомый номер.
— Алло, это управляющая компания вашего дома. У вас протечка, затопили соседей снизу.
Я замерла. Как? Я же три дня не была дома!
Когда я вбежала в подъезд, у моей двери уже толпились соседи. Старушка снизу, тетя Зина, махала руками:
— Всю кухню мне залило! Потолок вот-вот рухнет!
Я открыла дверь с трясущимися руками. В квартире стоял запах сырости. На кухне — лужи, из-под раковины капала вода. Но самое страшное ждало в ванной — там кто-то намеренно оставил открытым кран, заткнув слив тряпкой.
— Это… это вандалы, — прошептала я. — Кто-то специально…
В этот момент в дверь постучали. На пороге стоял участковый.
— Гражданка Соколова? Поступило заявление о порче имущества. Хозяин квартиры снизу требует возмещения ущерба.
Я онемела. В голове тут же сложилась картинка. Слишком удобно, слишком подозрительно…
— Участковый, это подстава! Я три дня не была дома! Посмотрите камеры в подъезде!
Участковый недоверчиво поднял бровь:
— Камеры как раз не работали последние два дня. Ремонт.
Тетя Зина вдруг оживилась:
— Да я вчера вечером видела, как тут женщина ходила! В темном плаще, лицо не разглядела…
Ледяная догадка пронзила меня. Нет, даже не догадка — уверенность.
Я схватила телефон и набрала Кирилла. Он ответил не сразу.
— Твоя мать была в моей квартире? — без предисловий выпалила я.
Молчание. Затем тихий ответ:
— Врешь! Она сделала это специально! Теперь мне грозит иск за затопление!
— Алиса, успокойся… — его голос звучал странно, будто он говорил не только мне.
Я резко положила трубку. Все стало ясно. Они не смирились с поражением.
Вечером, когда я пыталась собрать воду тряпками, раздался звонок в дверь. В глазке я увидела Кирилла. Один. Я открыла, не выпуская из рук швабру.
Он выглядел растерянным. В руках держал конверт.
— Я… я принес деньги. На ремонт соседке. Мама перегнула палку.
Я ошарашено уставилась на него:
— То есть ты ПРИЗНАЕШЬ, что это она?
Он нервно облизнул губы:
— Она… она просто хотела забрать свои вещи. А потом… ну, эмоции…
— ЭМОЦИИ? — я закричала так, что он отпрянул. — Она устроила потоп! Это уголовное дело!
Кирилл сунул мне конверт:
— Вот 30 тысяч. Остальное потом. Только не подавай заявление, пожалуйста…
Я взяла конверт и разорвала его прямо у него перед носом. Купюры рассыпались по мокрому полу.
— Убирайся. И передай своей мамаше — следующее ее появление здесь будет заснято на камеры, которые я установлю завтра. И да, я подам заявление.
Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но я захлопнула дверь. Ноги подкосились, я опустилась на пол среди разорванных денег и грязных тряпок. Слезы текли сами собой.
