Неделя пролетела в гнетущем молчании. Катя и Алексей существовали в одной квартире, как два призрака, старательно избегая друг друга. Воздух в их когда-то уютной трешке стал густым и тяжёлым, словно перед грозой. Катя почти не спала, проводя ночи в гостиной, прислушиваясь к каждому шороху за стеной и обдумывая свой следующий шаг. Она чувствовала себя загнанным зверем, вокруг которого медленно, но верно сжимается кольцо.
В субботу утром Алексей, не глядя на неё, пробурчал что-то о срочной работе и ушёл, хлопнув входной дверью. Катя осталась одна в звенящей тишине. Она механически мыла посуду, глядя в окно на пасмурное небо, и пыталась понять, откуда ждать следующего удара. Мысли путались, в голове звенела одна и та же фраза: «Мама права — тебя нужно ставить на место».
И тут зазвонил её телефон. На экране загорелось имя, которое она не ожидала увидеть — «Оля», младшая сестра Алексея. С Олей, студенткой-третьекурсницей, у Кати всегда были тёплые, почти сестринские отношения. Они редко виделись, но иногда переписывались, и Катя чувствовала, что девушка относится к ней с искренней симпатией, в отличие от остальной семьи.
Сердце Кати ёкнуло. Она провела пальцем по экрану.
— Кать… — голос Оли прозвучал странно, сдавленно, будто она говорила шёпотом и боялась, что её услышат. — Ты одна? Ты можешь говорить?
— Да, я одна, — Катя инстинктивно прижала телефон крепче к уху. — Что случилось? Ты в порядке?
— Со мной всё нормально. Это… это к тебе. Кать, я не знаю, как тебе сказать… — на другом конце провода послышался глубокий, нервный вдох. — Я вчера вечером случайно подслушала разговор мамы и Лёши. На кухне. Они думали, я уже сплю.
Катя медленно опустилась на стул у кухонного стола. Пальцы её другой руки впились в столешницу.
— Что они говорили? — её собственный голос показался ей чужим.
— Они… они уже договорились с каким-то риелтором, — Оля заговорила быстро, путаясь в словах. — Они хотят быстро продать твою квартиру, как только ты… как только ты её подаришь. У них уже есть план, куда переехать. Мама сказала, что нашла покупателя, который готов заплатить сразу.
Катя закрыла глаза. Так оно и было. Это не было просто идеей, бредовой мыслью. Это был чёткий, холодный план.
— Я всё понимаю, — прошептала она.
— Подожди, это ещё не всё, — голос Оли дрогнул. — Самое ужасное… Мама сказала… — девушка снова замолчала, будто набираясь смелости. — Она сказала отцу: «Не волнуйся, она согласится. Она ведь сирота, у неё не будет спинной поддержки. Некому будет за неё заступиться. Мы её легко сломаем».
Слово «сирота» прозвучало для Кати как удар ножом в самое сердце. Оно разбудило старую, никогда не заживавшую боль. Оно было произнесено с таким ледяным презрением, таким расчётом на её уязвимость. Слёзы, которые она сдерживала всю неделю, наконец хлынули из её глаз беззвучными потоками. Она не могла издать ни звука, лишь слушала, как Оля на другом конце провода тихо плачет.
— Кать, прости меня, я не знала, куда бежать и кому сказать… Мне так стыдно за них. Они ужасные. Я не хочу, чтобы они так с тобой поступали.
Катя сглотнула ком в горле и вытерла лицо.
— Оленька… Спасибо тебе. Огромное спасибо, что нашла в себе смелость мне позвонить.
— Что ты будешь делать? — спросила Оля, всхлипывая.
— Я не знаю, — честно призналась Катя. — Но теперь я хотя бы понимаю, с чем имею дело. Это уже многое меняет.
Они помолчали несколько секунд, и это молчание было красноречивее любых слов. Две женщины по разные стороны баррикады одной семьи.
— Мне надо идти, — торопливо прошептала Оля. — Мама может вернуться. Береги себя, Катя. Пожалуйста.
Связь прервалась. Катя медленно опустила телефон на стол. Она сидела неподвижно, глядя в стену, но не видя её. В ушах звенело: «Сирота… Спинной поддержки… Сломаем».
Это было уже не просто намерение получить квартиру. Это было желание уничтожить её, воспользоваться её одиночеством, растоптать её волю. Предательство мужа было горьким. Но циничный, холодный расчёт, основанный на её самой страшной боли, был уже чем-то бесчеловечным.
Она подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу. За окном моросил мелкий, противный дождь. В её груди что-то окончательно сломалось и окаменело. Страх и растерянность, терзавшие её всю неделю, вдруг куда-то ушли. Их место заняла тихая, стальная решимость.
Они думали, что у неё нет спинной поддержки? Ошибались. Теперь у неё была правда. И этого уже было достаточно, чтобы начать бороться. Она больше не была жертвой. Она стала солдатом в тихой, безжалостной войне, которую ей объявила её же семья.
Тихая ярость, холодная и твердая, не отпускала Катю все воскресенье. Слова Оли звенели в ушах навязчивым эхом: «спинной поддержки… сломаем». Она больше не плакала. Слезы высохли, выжженные этим новым, незнакомым чувством – решимостью выстоять во что бы то ни стало.
Она понимала, что одной ей не справиться. Имение против хитрости и подлости было проигрышной стратегией. Нужен был профессионал. Нужен был человек, который говорил бы на языке законов и параграфов, а не на языке семейных упреков и манипуляций.
В понедельник, отпросившись с работы под предлогом плохого самочувствия, Катя позвонила своей старой подруге, Алине. Они не виделись несколько лет, но Катя знала, что Алина после института стала юристом и работала в сфере жилищного права. Их дружба когда-то угасла сама собой, но сейчас это был единственный луч в кромешной тьме.
— Алло? — бодрый голос Алины прозвучал для Кати как глоток свежего воздуха.
— Аля, это Катя. Извини, что без предупреждения…
— Кать? Господи, сколько лет, сколько зим! — Алина искренне обрадовалась. Но, услышав напряжение в голосе подруги, сразу же перешла на серьезный тон. — Что-то случилось?
— Аля, мне очень нужна твоя помощь. Профессиональная. Можешь выделить мне полчаса сегодня?
Они договорились встретиться в тихом кафе в центре города, вдалеке от районов, где их могли узнать Лидия Петровна или Алексей.
Алина почти не изменилась: все такая же собранная, с умным, проницательным взглядом. Увидев Катю, она не стала расспрашивать, а просто обняла ее крепко и долго.
— Рассказывай, — сказала она, когда они уселись в уединенном уголке с двумя чашками капучино.
И Катя рассказала. Все. Про воскресные ужины, про «выгодное» предложение в пятьсот тысяч, про скандал с мужем и, наконец, про страшный звонок Оли. Она говорила тихо, монотонно, боясь, что голос подведет ее, если она выпустит наружу хоть каплю эмоций.
Алина слушала, не перебивая. Ее лицо становилось все более суровым. Когда Катя закончила, она отпила глоток кофе и медленно поставила чашку на блюдце.
— Кать, то, что они предлагают — это даже не грабеж. Это циничное мошенничество, прикрытое семейными одеждами, — ее голос был спокоен и четок. — И они абсолютно уверены в своей безнаказанности, потому что играют на твоих чувствах и на твоем одиночестве.
— Что мне делать? — тихо спросила Катя. — Я не могу просто так подарить квартиру?
— Нет, — твердо сказала Алина. — Ни один нотариус в стране не удостоверит договор дарения, если увидит, что даритель действует под давлением или не отдает себе отчета в действиях. Твоя квартира — твоя единоличная собственность, купленная твоей бабушкой и оформленная на тебя до брака. Она не является совместно нажитым имуществом. У Алексея на нее нет никаких прав.
Катя слушала, и камень на душе начинал понемногу сдвигаться. Закон, сухой и беспристрастный, оказывался на ее стороне.
— Но они не отстанут, — прошептала она. — Они будут давить.
— Значит, нужно быть готовой к этому давлению, — Алина достала из сумки блокнот и ручку. — Первое. Запомни раз и навсегда: никаких подписей. Ни под какими документами. Даже если это просто «предварительное соглашение» или «опцион». Ничего.
Катя кивнула, словно ученица у строгого учителя.
— Второе. С сегодняшнего дня начинаешь вести аудиозапись всех разговоров с мужем и его родственниками на тему квартиры. Включай диктофон на телефоне, как только они заговорят об этом. В нашей судебной практике такие записи часто принимаются как доказательство, если можно доказать, что разговор был именно с тобой.
— Это… законно? — неуверенно спросила Катя.
— Если ты участник разговора, то да. Ты имеешь право фиксировать свои собственные переговоры, — объяснила Алина. — Это докажет факт давления и шантажа. Третье. Если они станут угрожать или оскорблять тебя — пиши заявление в полицию. Не бойся. Любой следователь, увидев такие цифры — двадцать миллионов против пятисот тысяч, — сразу поймет мотив.
Она сделала паузу, глядя Кате прямо в глаза.
