Алексей вскочил с места.
— Катя, заткнись! Ты что, совсем с ума сошла?
— Алексей, угрозы в адрес жены также являются уголовно наказуемым деянием, — холодно парировала Алина, делая шаг вперед. — И я, как представитель Катерины, советую вам следить за своими словами. Элеонора Викторовна, протоколируете происходящее?
Нотариус, побледнев, беспомощно смотрела на свою подругу.
— Вы обязаны, — жестко сказала Алина. — Вы — должностное лицо. И сейчас вы стали свидетелем попытки принуждения к сделке. Прошу внести в журнал запись о том, что Катерина Николаевна добровольно, без какого-либо давления, в присутствии свидетелей, отказалась от оформления дарственной. И что на нее было оказано психологическое воздействие со стороны родственников прямо в вашем кабинете.
Катя смотрела на Алексея. Он был бледен, его руки дрожали. Он видел не свою покорную жену, а другого человека — сильного и неуязвимого. Лидия Петровна пыталась что-то сказать, но издавала лишь хриплые звуки.
— Хорошо, — тихо, побежденно, сказала нотариус. — Я внесу запись.
— Спасибо, — Катя встала. Она посмотрела на мужа в последний раз. — Все. Разговор окончен. Больше мы не семья.
Она развернулась и вышла из кабинета, не оглядываясь. За ней вышла Алина. Дверь закрылась, оставив внутри троих пораженных молчанием людей.
На улице Катя прислонилась к стене и закрыла лицо руками. Она не плакала. Она просто дышала, чувствуя, как с ее плеч падает гиря, давившая на нее все эти недели. Она сделала это. Она переломила ход войны.
Тишина, наступившая после визита к нотариусу, была иного свойства. Прежняя тишина была напряженной, полной невысказанных угроз. Новая же была пустой и окончательной. Алексей исчез из квартиры, забрав свои вещи в тот же день. Катя не пыталась его остановить. В ее душе не осталось ни злости, ни боли — лишь огромная, всепоглощающая усталость.
Через три дня ей пришла смс от Алексея. Короткая и деловая: «Подаю на развод. На алименты не претендую. Хочу забрать свою технику и книги».
Катя не удивилась. Это была его последняя, жалкая попытка сохранить лицо. «Не претендую» — как будто у него были на что-то права. Она ответила так же сухо: «Забирай. Буду дома завтра с семи».
Он пришел в назначенное время, не один, а с отцом. Виктор Сергеевич молча стоял в прихожей, не решаясь поднять на Катю глаза. Алексей, не глядя на нее, прошел в комнату и начал собирать свои ноутбук, наушники, книги с полок. Воздух был густым и неловким.
— Забрал все? — спросила Катя, глядя ему в спину.
— Да, — буркнул он, застегивая рюкзак.
— Тогда прощай, Алексей.
Он наконец обернулся. Его лицо было искажено обидой и злостью, словно это ему причинили несправедливость.
— Довольна? Разрушила семью из-за каких-то стен.
Катя покачала головой. Ей даже не хотелось ему ничего объяснять. Он бы не понял.
— Семью разрушили не стены, а ваша с матерью жадность. И твое малодушие. Прощай.
Он что-то еще хотел сказать, сжал кулаки, но потом фыркнул и, толкнув отца в сторону выхода, выскочил из квартиры. Виктор Сергеевич на секунду задержался. Он посмотрел на Катю, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на стыд.
— Простите нас, Катя, — прошептал он и, не дожидаясь ответа, поспешил за сыном.
Дверь закрылась. Катя осталась одна. Совершенно одна в своей тихой, пустой теперь трешке. Она обошла все комнаты, провела рукой по корешкам книг на полке, посмотрела в окно на знакомый двор. И впервые за долгое время ее лицо озарила не улыбка, а простое, светлое чувство покоя.
Суд по разводу был коротким и будничным. Катя пришла одна. Со стороны Алексея были он и его мать. Лидия Петровна с ненавистью смотрела на Катю все заседание, но не произнесла ни слова. Когда судья огласил решение о расторжении брака, Катя почувствовала, как последняя цепь, сковывавшая ее, раскалилась докрасна и лопнула.
Она вышла из здания суда и замерла на ступеньках, глядя на серое небо. Вдруг позади себя она услышала быстрый, яростный топот каблуков.
— Довольна? — прошипела Лидия Петровна, поравнявшись с ней. Ее лицо было багровым, глаза горели безумием. — Ты разорила моего мальчика! Ты отобрала у него будущее! Ты нищая, и ты останешься нищей! Ты слышишь меня?
Катя медленно повернулась к ней. Она не испугалась, не разозлилась. Она смотрела на эту женщину с бесконечным, ледяным спокойствием.
— Лидия Петровна, вашего мальчика разорили не я, а вы. Своей жадностью. А что касается будущего… — Катя сделала маленькую паузу, глядя ей прямо в глаза, — Мое будущее только начинается. И оно будет прекрасным. Без вас.
Она развернулась и пошла прочь, не оборачиваясь на крики и рыдания свекрови. Она шла по улице, и по ее лицу текли слезы. Но это были не слезы горя или обиды. Это были слезы освобождения. Она была свободна. Свободна от лжи, от манипуляций, от людей, которые видели в ней не человека, а кошелек с ножками.
Она зашла в первый попавшийся цветочный киоск и купила себе огромный букет белых хризантем. Просто так. Для себя. Потому что могла себе это позволить. Потому что ее жизнь, ее деньги и ее счастье принадлежали теперь только ей.
Прошло полгода. Полгода тишины, которая больше не была пугающей, а стала лекарством для израненной души. Полгода, за которое Катя заново узнавала себя.
Она сидела в своей гостиной, на том самом диване, где когда-то ночевал Алексей. Но теперь это было просто место, где удобно читать. Солнечный осенний свет заливал комнату, играя бликами на паркете, который она недавно перециклевала. В квартире пахло свежесваренным кофе и яблочной шарлоткой — Катя вдруг вспомнила, как любила печь, и вернулась к этому забытому хобби.
Она взяла с подоконника свой старый, довоенный фотоальбом. Листала страницы: вот она с бабушкой в этой самой комнате, вот она маленькая, катает по полу машинку… Она смотрела на эти снимки и не чувствовала прежней щемящей боли. Только легкую, светлую грусть и благодарность за те теплые воспоминания, которые навсегда остались с ней. Эта квартира была не просто стенами. Она была хранителем ее настоящей, честной жизни.
Зазвонил телефон. На экране загорелось имя «Алина».
— Привет! Не передумала насчет Бали? — бодро спросила подруга.
— Никогда не была так уверена в чем-то, — улыбнулась Катя.
— Отлично! Тогда все подтверждаю. Билеты и визы готовы. Отель у самого океана, как ты и хотела. Осталось только твое тело и купальник.
Они поговорили еще несколько минут, строя планы на предстоящее путешествие. Катя клала трубку и смотрела в окно. Бали… Она всегда мечтала увидеть океан, но Алексей считал такие поездки пустой тратой денег. «Лучше вложить в что-то стоящее», — говорил он. Теперь она понимала, что для него «стоящее» означало только одно — то, что можно потрогать и оценить.
Она подошла к книжной полке, где теперь стояли ее книги, ее безделушки. Среди них лежала папка с документами на квартиру. Она взяла ее в руки. Простой синий пластиковый файл, а внутри — вся ее безопасность, ее независимость, ее щит. Она больше не боялась его потерять. Он был ее крепостью, которую она сумела отстоять.
Вечером Катя налила себе чашку ароматного чая, села в свое любимое кресло и включила ноутбук. Она открыла сайт с курсами дизайна интерьеров. Еще до замужества она об этом мечтала, но потом жизнь пошла по другому руслу, ее мечты растворились в чужих планах и амбициях.
Она внимательно прочитала программу, посмотрела отзывы. Потом, не раздумывая, нажала кнопку «Записаться». Сердце ее учащенно забилось, но это был стук не страха, а предвкушения.
За окном медленно спускались сумерки, зажигались огни в окнах напротив. В ее квартире было тихо, уютно и спокойно. Не было ни скандалов, ни тягостного молчания, ни ядовитых взглядов. Была только она и ее жизнь, которая наконец-то принадлежала только ей.
Она не стала мстить, не стала злобной и ожесточенной. Она просто… начала жить. Открывать заново старые увлечения, позволять себе новые мечты, тратить свои деньги на то, что радовало именно ее.
Она подошла к окну, обняла себя за плечи и смотрела на огни большого города. Они мерцали, как звезды, обещая что-то хорошее. Она не знала, что ждет ее впереди. Возможно, новые встречи, новая любовь, новые трудности. Но теперь она знала точно — с чем бы она ни столкнулась, она больше никогда не позволит никому относиться к себе как к «пыли». Она прошла через ад семейной войны и вышла из нее не сломленной, а закаленной.
И это было только начало.
