— Заботиться? — Полина подошла к дивану и взяла один из пакетов. — Максим, здесь твои детские фотографии. Твои школьные грамоты. Твоя любимая кружка с Винни-Пухом. Это не забота. Это попытка воссоздать здесь её дом. Превратить нашу квартиру в твою детскую комнату.
Она начала складывать вещи обратно в пакеты. Максим смотрел на это с жалким видом.
— Может, пару вещей оставим? Ну правда, полотенца хорошие…
Полина остановилась и посмотрела на него.
— У нас есть полотенца. Я их выбирала. Нам. Для нашего дома. Если тебе нужны мамины полотенца, ты всегда можешь к ней переехать.
В её голосе не было угрозы. Только констатация факта. Максим вздрогнул.
— Пол, ты сейчас серьёзно?
— Абсолютно. Ты сделал выбор, когда дал ей ключи от моей квартиры. Теперь очередь за мной.
Она закончила складывать вещи, завязала пакеты и поставила их у двери.
— Завтра ты отвезёшь это обратно. И заберёшь у неё ключи. Или можешь забрать эти пакеты вместе с собой прямо сейчас.
Максим смотрел на жену, и впервые за три года их брака понял — она не шутит. Это не была истерика, не была попытка надавить. Это была граница. Чёткая, твёрдая линия, которую нельзя пересечь.
Следующие три дня Марина Владимировна объявила невестке молчаливую войну. Она звонила Максиму каждый час, плакала в трубку, жаловалась на сердце, на давление, на то, что её родной сын выбрал чужую женщину вместо матери. Максим приходил домой подавленный и виноватый. Полина видела, как он страдает, разрываясь между двумя женщинами, но не отступала.
— Я понимаю, что тебе тяжело, — сказала она однажды вечером, когда они сидели на кухне. — Но это не противостояние «я или она». Это вопрос границ. Твоя мама не может принимать решения за нас. Не может приходить без предупреждения. Не может обустраивать нашу жизнь по своему усмотрению.
— Но она же мать! — Максим провёл рукой по лицу. — Она привыкла заботиться обо мне. Вся её жизнь — это я. После развода с отцом у неё никого не осталось.
— И это не делает меня ответственной за её счастье, — Полина взяла его за руку. — Максим, я не прошу тебя выбирать между нами. Я прошу тебя выбрать здоровые отношения. Где у каждого есть своё пространство. Где уважают границы. Где мать — это мать, а жена — это жена. А не конкурентки за твоё внимание. Он молчал, глядя в чашку с остывшим чаем. Полина видела, как в нём борются привычка подчиняться матери и понимание, что жена права. Она не давила. Просто ждала.
— Хорошо, — наконец выдохнул он. — Завтра заберу ключи.
Но когда Максим приехал к матери на следующий день, всё пошло не по плану. Марина Владимировна встретила его, красная от слёз, с рукой на сердце.
— Максимочка, родной! Наконец-то ты пришёл! Я так плохо себя чувствую, всю ночь не спала!
Она повела его на кухню, усадила, начала кормить пирожками и жаловаться на жизнь. Про одиночество, про то, как ей страшно, про то, что единственная радость в жизни — это он, её сын. И когда Максим наконец заикнулся про ключи, она разрыдалась навзрыд.
— Ты хочешь отнять у меня последнее?! — кричала она сквозь слёзы. — Я же только хотела помочь! Принесла вещи, чтобы вам было удобнее! А она, эта твоя жена, выгнала меня как собаку! И теперь ещё и ключи забрать хочет! Чтобы я даже зайти к родному сыну не могла!
— Мам, ну это же квартира Полины…
— А ты где живёшь?! Ты мой сын! Или уже не сын? Может, она тебе уже запретила называть меня мамой?!
Максим не выдержал этого натиска. Он успокаивал мать, обещал, что всё наладится, что он поговорит с Полиной. Про ключи так и не сказал. Вернулся домой подавленный и без них.
Полина не устроила скандал. Она просто молча выслушала его объяснения про плохое самочувствие свекрови, про то, что «не время было», про то, что «мама обещала больше не приходить без звонка». И на следующий день вызвала мастера, который поменял замок.
Когда Максим увидел новый замок, он побледнел.
