— А помните, как наш Петенька в детстве… — начинала свекровь очередную историю, и все слушали с умилением.
Надежда сидела, улыбалась, поддерживала беседу с соседями по столу. Но внутри у неё всё кипело. Она видела, как свекровь то и дело бросает на неё торжествующие взгляды. Как перешёптывается с сёстрами, кивая в её сторону. Как Пётр сидит рядом с матерью, довольный и расслабленный, словно он не дома с женой, а вернулся в детство.
Кульминация вечера наступила, когда принесли торт. Красивый, трёхъярусный, с марципановыми розами — именно такой, какой Надежда заказывала в дорогой кондитерской. Галина Павловна всплеснула руками.
— Ой, какая красота! Петенька, спасибо тебе, родной! Ты помнишь, что я люблю именно марципановые розы!
— Это Надя заказывала, — пробормотал Пётр, но так тихо, что его почти никто не услышал.
— Что, дорогой? — свекровь наклонилась к нему.
— Ничего, мам. С днём рождения!
Гости зааплодировали. Надежда сидела, сжав кулаки под столом. Это была последняя капля. Но она сдержалась, дождалась, пока разрежут торт, споют песни, разойдутся по домам.
Когда они с Петром остались помогать с уборкой, Галина Павловна вдруг схватилась за сердце.
— Ой, что-то мне нехорошо. Петенька, поможешь мне прилечь?
Пётр бросился к матери, подхватил её под руку, повёл в спальню. Надежда осталась на кухне одна, домывая посуду. Она слышала, как за стеной свекровь что-то говорит сыну тихим, жалобным голосом. Не разобрать было слов, но тон — тон она узнавала. Это был тон жертвы, страдалицы, которую обижают, но она терпит ради любимого сына.
Через полчаса Пётр вышел из спальни с мрачным лицом.
— Мама говорит, ты весь вечер демонстративно её игнорировала, — сказал он без предисловий.
Надежда медленно поставила тарелку в сушилку, вытерла руки полотенцем.
— Я сидела там, куда меня посадили. Разговаривала с гостями. Что я должна была делать? — Могла бы подойти, поздравить нормально, а не сунуть подарок и отойти в сторону.
— Пётр, я полчаса выбирала этот подарок. Заказала торт, который она любит. Помогаю сейчас с уборкой. Что ещё я должна сделать, чтобы доказать, что я нормальная невестка?
— Никто не просит тебя ничего доказывать, — он раздражённо махнул рукой. — Просто будь человечнее. Мама старый человек, у неё сердце больное.
— У неё сердце всегда болит, когда ей что-то нужно от тебя.
Пётр резко развернулся.
— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что твоя мама манипулирует тобой. И ты это прекрасно видишь, но предпочитаешь делать вид, что всё в порядке.
— Не смей так говорить о моей матери!
— А ты не смей постоянно выставлять меня перед ней в дурном свете!
Они стояли друг напротив друга на кухне свекрови, и между ними будто пролегла пропасть. Надежда видела в глазах мужа не понимание, не желание разобраться, а глухую, слепую защиту матери. Он не собирался её слушать. Он уже выбрал сторону.
— Знаешь что, — сказала она устало. — Я пойду домой. Ты оставайся с мамой, раз ей плохо.
— Надя, не начинай…
Но она уже надевала куртку. Вышла из квартиры, не попрощавшись. Спустилась по лестнице, вышла на улицу. Холодный осенний воздух обжёг лицо. Она шла по ночному городу и думала о том, что три года пытается достучаться до мужа, три года терпит унижения от свекрови, три года надеется, что всё наладится.
Дома она легла спать одна. Пётр вернулся под утро, лёг на диван в гостиной. Утром они не разговаривали. Он собрался и уехал к матери — проведать, как она себя чувствует.
Понедельник начался как обычно. Надежда пришла на работу, погрузилась в дела. Но в обед ей позвонила коллега из соседнего отдела.
— Надь, тут такое дело… Не хочу лезть не в своё, но мой муж работает с твоим в одной фирме. Они в курильне болтали, а он потом мне рассказал. Твой Пётр всем рассказывает, что вы разводитесь.
— Что? Мы не разводимся. У нас была ссора, но…
— Он говорит, что его мама довела тебя до истерики каким-то доказательством твоей неверности. Что у тебя якобы кто-то есть на работе.
Трубка чуть не выпала из рук. Надежда поблагодарила коллегу, отключилась. Набрала номер мужа. Он не отвечал. Она написала сообщение: «Нам нужно поговорить. Срочно.»
