Она повернулась к Антону.
— Знаешь, что самое смешное? Я даже сейчас могла бы простить. Могла бы дать вам пожить неделю-другую, пока вы не найдёте жильё. Но ты месяц врал мне. Месяц! И даже сейчас, когда всё раскрылось, ты не на моей стороне. Ты на стороне женщины, которая своей глупостью и жадностью лишила вас крыши над головой.
Антон открыл рот, но она подняла руку, заставив его замолчать.
— Всё. Хватит. Я устала быть понимающей, терпеливой, удобной. Забирайте свои чемоданы и уходите. У вас осталось десять минут.
— Ты пожалеешь об этом! — взвизгнула Зинаида Павловна. — Ты останешься одна! Старой девой! Никто тебя больше не возьмёт замуж, с таким-то характером!
Софья улыбнулась. Впервые за весь вечер — искренне улыбнулась.
— Знаете что, Зинаида Павловна? Лучше быть одной, чем с вашим сыном и с вами в придачу. Лучше быть старой девой, чем молодой дурой, которая тащит на себе трёх взрослых нахлебников.
Она подошла к входной двери и распахнула её настежь.
Следующие несколько минут были похожи на плохо отрепетированный спектакль. Людмила первой схватила свою сумку и выскочила за дверь, бормоча что-то про «психованную». Антон молча подхватил чемоданы и потащил их к выходу, не поднимая глаз. А Зинаида Павловна устроила настоящее представление — хваталась за сердце, требовала воды, валидола, грозила судом и проклятиями.
Софья стояла у двери, глядя на настенные часы. Когда стрелка показала пятнадцать минут, она сказала:
И тогда случилось неожиданное. Зинаида Павловна перестала изображать умирающего лебедя. Выпрямилась. Посмотрела на Софью с такой ненавистью, что воздух, казалось, потрескивал от напряжения.
— Ты ещё поползаешь передо мной на коленях, — прошипела она. — Будешь умолять о прощении. Но будет поздно. Я тебе этого никогда не забуду.
И вышла, гордо вскинув голову. Хлопнула дверью так, что снова упала злополучная фотография. На этот раз стекло в рамке треснуло, разделив улыбающиеся лица пополам.
Софья закрыла дверь на все замки. Прислонилась к ней спиной. И вдруг почувствовала, что ноги её не держат. Она медленно сползла на пол и закрыла лицо руками. Но плакать не стала. Вместо этого она начала смеяться. Тихо, потом громче. Смеялась до слёз, до боли в животе.
Она смеялась над собой — дурой, которая четыре года терпела это безобразие. Над Антоном — тридцатипятилетним ребёнком, который так и не смог вырасти. Над Зинаидой Павловной с её вечными манипуляциями. Над всей этой абсурдной ситуацией.
Телефон зазвонил через полчаса. Номер Антона. Она не ответила. Потом пришло сообщение: «Соня, давай поговорим. Мама перегнула палку, но и ты погорячилась. Мы можем всё решить.»
Она удалила сообщение, не дочитав.
Ещё через час позвонила её подруга Марина.
— Софка, ты как? — спросила она вместо приветствия. — Мне тут Ленка сказала, что видела твоего Антона с чемоданами и какими-то женщинами у вокзала. Что случилось?
Софья рассказала. Всё, от начала до конца. Марина слушала, изредка вставляя крепкие словечки в адрес семейства.
— Правильно сделала, — сказала она, когда Софья закончила. — Давно пора было. Помнишь, я тебе год назад говорила — беги от них, пока не поздно?
— Помню, — вздохнула Софья. — Но я же любила его, Марин.
— Любила, — согласилась подруга. — Прошедшее время. Ключевое слово — «любила». А теперь что?
Софья задумалась. Что теперь? Страшно? Нет. Больно? Немного. Но в основном она чувствовала… свободу. Как будто сбросила с плеч неподъёмный груз, который тащила так долго, что забыла, каково это — идти налегке.
— Теперь я свободна, — сказала она.
Ночью она не могла уснуть. Ходила по опустевшей квартире, замечая детали, которые раньше ускользали от внимания. Вот пятно на диване — Людмила пролила вино и даже не попыталась вытереть. Вот царапина на паркете — Антон двигал шкаф, хотя она просила дождаться грузчиков. Вот трещина на любимой кружке — Зинаида Павловна уронила и сказала, что она и так была треснутая.
