— Невестка опять не справилась с простым тортом, пришлось мне всё переделывать! — голос Людмилы Петровны разнёсся по всей гостиной, где собралось человек пятнадцать родственников на юбилей её сестры.
Эти слова упали как гром среди ясного неба. Татьяна стояла в дверном проёме с подносом чашек и замерла. Её пальцы побелели от того, как крепко она сжимала металлические ручки. В комнате воцарилась неловкая тишина. Все гости — тёти, дяди, двоюродные братья и сёстры — повернули головы в её сторону. Кто-то сочувственно вздохнул, кто-то отвёл глаза. А свекровь продолжала, наслаждаясь вниманием публики.
— Я же говорила Максиму, когда он женился — научи её хоть чему-нибудь! Три года прошло, а она до сих пор яичницу нормально пожарить не может. Хорошо, что я рядом живу, а то бы мой сын голодный ходил.
Татьяна медленно поставила поднос на журнальный столик. Каждое движение давалось ей с трудом, будто она двигалась сквозь густой кисель. Она подняла глаза и встретилась взглядом с мужем. Максим сидел рядом с матерью на диване и смотрел куда-то в сторону окна. Его челюсть была напряжена, но он молчал. Как всегда молчал, когда его мать начинала свои публичные выступления.
Торт, о котором говорила свекровь, стоял на праздничном столе. Красивый, трёхъярусный, украшенный кремовыми розами. Татьяна встала в четыре утра, чтобы испечь его. Она делала всё по рецепту своей бабушки, который передавался в их семье из поколения в поколение. Коржи получились воздушными, крем — нежным, украшения — изящными. Но за час до прихода гостей Людмила Петровна зашла на кухню, попробовала крем и заявила, что он слишком сладкий. Она добавила свои ингредиенты, переделала розы по-своему и теперь выдавала результат за свою работу по спасению «испорченного» десерта.
— Мама, может, хватит? — наконец подал голос Максим, но его тон был вялым, без настоящего протеста.
— А что я такого говорю? — Людмила Петровна театрально всплеснула руками. — Разве это плохо, что я забочусь о вас? Помогаю невестке освоиться? Не всем же так повезло, как мне — я в двадцать лет уже борщи варила так, что свёкор пальчики облизывал!
Тётя Вера, сестра-юбилярша, неловко кашлянула и попыталась сменить тему:
— Людочка, давай лучше про твои цветы расскажешь. Говорят, у тебя в этом году такие георгины выросли! Но свекровь была в ударе. Публика собралась, сцена готова, и она не собиралась упускать возможность блеснуть.
— Да что цветы! Вот молодёжь нынешняя — это проблема. Ничего не умеют, а амбиций полно. Таня вот в своём офисе сидит целыми днями, домой приходит — сил ни на что нет. А я в её возрасте и работала, и дом содержала в идеальном порядке, и мужа баловала. Правда, Серёжа? — она повернулась к своему мужу, который сидел в кресле у окна.
Сергей Иванович, отец Максима, только покачал головой и вернулся к чтению газеты. За тридцать пять лет брака он научился не вмешиваться в монологи жены.
Татьяна стояла посреди комнаты и чувствовала, как внутри неё что-то медленно умирает. Это была не первая такая сцена. За три года замужества она пережила десятки подобных представлений. Свекровь унижала её на каждом семейном сборе, на каждом празднике, при каждом удобном случае. Она критиковала её готовку, её манеру одеваться, её работу, её воспитание. Она делала это с улыбкой, под видом заботы и помощи, но каждое слово было маленьким ядовитым уколом.
