— Вот первая запись. Третий месяц нашего брака. Твоя мама сказала, что у меня «крестьянские руки» и что я должна ходить на маникюр. Вторая запись. Полгода брака. Она сказала при твоей тёте, что я «совершенно не умею поддерживать разговор в приличном обществе». Третья. Год брака. День моего рождения. Она подарила мне книгу «Как стать идеальной женой» и сказала, что это «очень полезное чтение для молодых жён».
Она переворачивала страницы. Там было столько записей. Столько дат. Столько цитат.
— Я записывала каждый раз, — сказала она тихо. — Потому что боялась, что схожу с ума. Что мне просто кажется. Что я слишком чувствительная, слишком обидчивая. Но когда видишь всё это в одном месте…
Игорь смотрел на блокнот, как на улику против него самого. А так оно и было.
— Почему ты молчала? — выдавил он. — Почему не сказала?
— Я говорила, — Татьяна усмехнулась. — Сотни раз. Но ты каждый раз находил оправдания. «Она не со зла». «Это её характер». «Ты слишком всё близко к сердцу принимаешь». «Она же моя мама». И я в какой-то момент поверила, что проблема во мне. Что я действительно слишком чувствительна. Что это я неправильно всё понимаю.
Она закрыла блокнот и положила его обратно в ящик.
— Но сегодня, когда она снова начала… когда снова стала копаться в моей жизни, в моём теле, в моих решениях… я поняла, что проблема не во мне. Проблема в том, что ты не можешь выбрать. Между нами. Между твоей мамой и твоей женой. И пока ты не выберешь, я буду жить в аду.
— Это несправедливо, — его голос дрогнул. — Ты ставишь меня перед выбором. Я не могу просто отречься от матери!
— Я не прошу тебя отрекаться, — спокойно ответила Татьяна. — Я прошу тебя защитить меня. Один раз. Хотя бы один раз встать на мою сторону, когда она переходит границы. Но ты не можешь. Потому что для тебя эти границы не существуют. Для тебя она всегда права, всегда имеет право, всегда мать.
Она прошла мимо него в гостиную и достала чемодан из кладовки.
— Что ты делаешь? — испуганно спросил он.
— Собираюсь. На несколько дней. Может, на неделю. Не знаю. Мне нужно побыть одной. Подумать.
Татьяна остановилась и посмотрела на него. Очень долго, очень внимательно. Будто видела впервые. И то, что она увидела, было печальным, но честным.
— О том, хочу ли я продолжать этот брак. О том, могу ли я прожить остаток жизни, зная, что всегда буду на втором месте. Что любое моё решение, любой мой выбор, любая моя одежда будет оцениваться и критиковаться твоей матерью. А ты будешь стоять рядом и молчать. Или, что ещё хуже, соглашаться с ней.
— Глупо? — она засмеялась. Горько, устало. — Игорь, твоя мать сегодня сказала, что я не готова быть матерью. Что у меня не хватит здоровья, не хватит ума, не хватит чего-то ещё. И ты молчал. Ты сидел рядом и молчал. Как ты можешь после этого говорить о глупости?
Она застегнула чемодан.
— Я уеду к подруге. Когда ты будешь готов поговорить — по-настоящему поговорить, не отмахиваться, не оправдывать, а честно признать проблему — позвони. Если нет… что ж, значит, мы сделаем выводы.
— А платья? — вдруг спросил он, кивая на спальню. — Зачем ты их порезала?
Татьяна взяла ручку чемодана.
— Потому что они были символом. Ты их дарил, а она их критиковала. И в итоге твоё мнение всегда уступало её мнению. Я устала от символов, Игорь. Я хочу реальности. Хочу, чтобы то, что ты мне даришь, было защищено тобой. Чтобы наша жизнь была защищена тобой. А не была открытым полем для критики твоей матери.
Она вышла в коридор и надела пальто. Игорь стоял в дверях гостиной, растерянный, потерянный, не понимающий, что делать.
— Я люблю тебя, — сказал он тихо.
