— Мам, это наше дело, — снова вмешался Игорь, но Зоя Петровна уже не могла остановиться.
— Ваше дело? Игорёк, родить ребёнка — это ответственность. Большая ответственность. И я не уверена, что Татьяна к ней готова. Посмотри на неё. Она же совершенно не следит за здоровьем. Худая, бледная. Какие дети? Ей бы сначала себя в порядок привести.
Что-то внутри Татьяны щёлкнуло. Не громко, не эффектно. Просто тихий, почти неслышный щелчок — будто выключатель перевели в другое положение. Она положила вилку на тарелку, вытерла губы салфеткой и встала.
— Простите, мне нехорошо. Я пойду домой.
— Таня, подожди, — Игорь поднялся вслед за ней, но она уже надевала пальто.
Она шла по улице быстро, почти бежала. Ноги несли её автоматически, а в голове крутилась одна мысль: пять лет. Пять лет она терпела. Пять лет молчала. Пять лет улыбалась этой женщине и делала вид, что всё нормально. Что замечания о её внешности, о её работе, о её семье — это просто забота. Что это материнская любовь, просто выражается она… по-особенному. Но это не была любовь. Это было методичное, планомерное уничтожение. Капля за каплей, слово за словом, взгляд за взглядом.
Дома Татьяна прошла в спальню и открыла шкаф. Она достала три платья. Бордовое — Зоя Петровна назвала его «слишком ярким для порядочной женщины». Изумрудное — «опять это платье». Коктейльное — «вызывающий вырез». Все три были подарками от Игоря. Все три он выбирал с любовью. А потом, после каждого замечания матери, его взгляд на эти платья менялся. Он начинал видеть их глазами Зои Петровны.
Татьяна взяла ножницы.
Когда Игорь вошёл в квартиру, она уже закончила. Она стояла в спальне, держа ножницы, и смотрела на результат своей работы. Разрезанные платья лежали на кровати, как доказательства преступления.
— Ты что наделала?! — его лицо побелело.
— Всё правильно, — ответила она. — Твоя мама была права. Эти платья действительно мне не идут. Слишком яркие. Слишком вызывающие. Слишком всё.
— Ты с ума сошла! Это же подарки! Я же старался, выбирал!
— Ты старался? — Татьяна впервые за всё время повысила голос. — Игорь, ты помнишь, что сказал в прошлый раз, когда твоя мама назвала моё бордовое платье вульгарным? Ты промолчал. Ты просто отвернулся и сделал вид, что не слышал. А когда я попросила тебя заступиться, ты сказал: «Ну она же не со зла. Просто у неё своё видение».
Он открыл рот, чтобы возразить, но слова застряли где-то в горле.
— Помнишь, как она сказала на нашей свадьбе, что моё платье было «слишком простым для такого случая»? — продолжала Татьяна, и её голос становился всё тише, но каждое слово било точно в цель. — Ты тоже промолчал. Помнишь, как она при всех гостях сказала, что твоя бывшая девушка была «намного элегантнее и женственнее»? Ты засмеялся. Засмеялся, Игорь! Будто это была шутка!
— Но это же… она не думала…
— Не думала? — Татьяна бросила ножницы на кровать. — Игорь, твоя мать ничего не говорит просто так. Каждое её слово взвешено, рассчитано, отточено. Она точно знает, куда бить, чтобы было больно, но не смертельно. Чтобы синяк не было видно снаружи.
Она подошла к комоду и достала оттуда блокнот. Старый, потрёпанный блокнот в кожаной обложке. Игорь никогда его раньше не видел. Татьяна открыла его и начала читать.
