— Галина Петровна, вы сегодня съезжаете.
Слова упали на паркет, как капли ртути — тяжелые, беззвучные, ядовитые. Галина Петровна как раз размешивала сахар в чашке с цикорием. Ложечка замерла, не дойдя до фарфорового края. Она медленно подняла голову. Невестка Света стояла в дверях кухни, скрестив руки на груди. В новеньком домашнем костюме персикового цвета она выглядела как фото из журнала про счастливую семейную жизнь. Только лицо было не журнальное. Каменное.
— Что, прости? — переспросила Галина Петровна, уверенная, что ослышалась. Утром у нее иногда закладывало уши.
— То, что слышали, — тон Светы не допускал возражений. — Мы с Андреем решили. Вам пора пожить для себя. Отдохнуть. Мы вам даже квартиру сняли. Недалеко. Всего три станции на метро.
Галина Петровна моргнула. Три станции. Как будто речь шла о поездке в гости, а не о выселении из собственного дома. Она посмотрела за спину Светы, ища глазами сына. Андрей стоял в коридоре, старательно изучая шнурки на своих ботинках. Он как раз собирался на работу.
— Андрюша? — позвала она. Голос предательски дрогнул. — Это что такое? Это правда?
Андрей наконец поднял голову. Взгляд затравленный, несчастный. Он всегда был таким, когда оказывался между двух огней. Между матерью и женой.
— Мам, ну Света права, — промямлил он. — Тебе нужен покой. А у нас тут… сама знаешь. Скоро дети пойдут. Места мало будет.
Дети. Они говорили про этих гипотетических детей последние пять лет. Пять лет Галина Петровна жила в этой квартире как на иголках, боясь сделать что-то не так, сказать не то слово. Она продала свою уютную «однушку» в спальном районе, чтобы помочь молодым взять эту просторную «двушку» в центре. Вложила почти половину суммы. С одним условием — что доживать свой век будет с ними. Все было заверено у нотариуса, все бумаги подписаны. Сын тогда клялся и божился.
— Какая квартира? Где? — спросила она, цепляясь за реальность.
— Я же говорю, недалеко, — Света нетерпеливо вздохнула, словно объясняла что-то ребенку. — Однушка. Свежий ремонт. Все есть. Холодильник, стиралка. Даже телевизор. Вам понравится. Вещи поможем перевезти. Вот, ключи.
Она шагнула к столу и бросила на скатерть связку ключей с дешевым брелоком в виде кошки. Ключи звякнули вызывающе громко в утренней тишине.
— Вы не поняли, — Галина Петровна медленно встала. Колени вдруг стали ватными. — Я никуда не поеду. Это и мой дом тоже.
— Юридически — нет, — отрезала Света. Уголок ее губ дрогнул в подобии улыбки. — Квартира оформлена на Андрея. А вы здесь просто прописаны. Временно.
Временно. Это слово ударило сильнее, чем «съезжаете». Временно. Вся ее жизнь, ее помощь, ее любовь — все было временным. Она перевела взгляд на сына.
— Мам, не усложняй. Мы все решили. Для твоего же блага.
Для ее блага. Ей было шестьдесят пять лет. У нее было больное сердце и артрит. Какое, к черту, благо в одинокой старости на съемной квартире?
— Я никуда не поеду, — повторила она тверже. — Можете вызывать полицию. Я не сдвинусь с места.
— Зачем полицию? — Света пожала плечами. — Мы просто соберем ваши вещи. Грузчики приедут к четырем. Так что у вас есть время принять душ и выпить свой цикорий. А, и вот еще.
Она достала из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и протянула Галине Петровне. Это было заявление. Написанное от ее имени. «Прошу снять меня с регистрационного учета по адресу… в связи с переездом на новое место жительства». Внизу стояла размашистая подпись. Не ее. Явная, грубая подделка.
— Ты… ты подделала мою подпись? — прошептала Галина.
— Это формальность, — бросила Света, разворачиваясь. — Андрей, мы опаздываем.
Они ушли. Хлопнула входная дверь. Галина Петровна осталась одна посреди кухни. В руке — поддельное заявление, на столе — ненужные ключи. Цикорий в чашке остыл. Она смотрела в окно на оживленную улицу. Люди куда-то спешили, машины ехали, жизнь продолжалась. А ее собственная жизнь, казалось, только что закончилась. Она села на табуретку. Сил стоять не было. Грузчики в четыре. Значит, у нее есть несколько часов. Несколько часов, чтобы осознать предательство и решить, что делать дальше.
Она сидела так, наверное, час. Или два. Время потеряло свой смысл. Потом медленно поднялась и пошла в свою комнату. Комнатой это можно было назвать с натяжкой. Скорее, кладовка с окном. Десять квадратных метров, куда поместились только кровать, старый шкаф и комод. Когда-то Света называла эту комнату «гостевой». Теперь, видимо, она стала «маминой». А скоро станет «детской».
Галина Петровна открыла шкаф. На вешалках висели ее платья. Старомодные, но любимые. На полках лежали аккуратные стопки белья. Внизу стояли коробки с фотографиями. Целая жизнь в одном шкафу. Она провела рукой по ткани своего выходного платья, в котором ходила в театр. Она так любила театр. Последний раз была там год назад. Света тогда сказала, что от нее пахнет нафталином и это стыдно.
