Когда Соню неожиданно увезли в больницу с подозрением на аппендицит, она была абсолютно уверена, что её имущество — и дача, и квартира — находятся в надёжных руках. Муж Борис клятвенно обещал навещать её каждый день, а свекровь, Зинаида Павловна, с видом оскорблённой невинности, даже перекрестилась и торжественно поклялась, что без разрешения даже на порог дачи не ступит.
«Не волнуйся, Сонечка, поправляйся, — ворковала свекровь, заботливо поправляя одеяло в скорой помощи. — Какая дача? О чём ты? Я и думать о ней забуду».
Но наивная Соня, конечно же, и представить не могла, какие планы зрели в голове у Зинаиды Павловны все эти месяцы. А ведь это была заноза в сердце свекрови — то, что Соня упорно не разрешала приводить на дачу никого из её многочисленных друзей и знакомых. Зинаида Павловна, женщина на пенсии весьма общительная и деятельная, с активной общественной жизнью и железной хваткой организатора, чувствовала себя глубоко уязвлённой.
И вот теперь, провожая скорую взглядом, она уже мысленно составляла список гостей. Не успела машина скрыться за поворотом, как Зинаида Павловна, оглядываясь по сторонам, словно матёрый преступник из криминальных сериалов, сняла с крючка связку ключей от дачи. Через час она уже ступила на ухоженную, сверкающую чистотой и порядком территорию, как настоящая хозяйка.
— Боже ты мой, благодать-то какая! — с театральным вздохом произнесла она, широко раскинув руки на веранде. — Просторы, тишина, птички поют… Мангал стоит одинокий, пылью покрывается, на качельках никто не качается. А ведь мои дорогие друзья-то скучают! Разве можно такую красоту от людей прятать?
Первым делом свекровь схватилась за телефон и позвонила Любови Яковлевне — бессменному руководителю хора ветеранов труда, в котором сама Зинаида Павловна блистала как сопрано.
— Любаша! — заговорщически прошептала она в трубку. — У меня для тебя новость. Дача освободилась! Да-да, та самая, с яблоневым садом и беседкой. Соньку в больницу увезли, аппендицит у неё. Можем посидеть культурно, с баяном, как раньше…
После Любаши настал черёд брата Коли — активного участника христианской церкви имени памяти всемирного потопа, а затем соседки по лестничной клетке Тамары, социального работника, знавшей всех пенсионеров в округе.
— А что, Зина, праздник устраиваем? — с энтузиазмом спросила Тамара.
— А то! — гордо ответила Зинаида Павловна. — И не просто праздник, а целое гуляние! Назовём «Вечер воспоминаний молодости»! Чтоб с песнями, с танцами, как в нашей юности!
Так дача Сони, пока хозяйка отходила от последствий операции, превратилась в эпицентр веселья, шашлыков, звуков баяна и хорового пения после третьей рюмки. На участке приглашённые своими силами натянули два огромных тента, а под ними расставили шесть столов с угощениями. Разноцветные гирлянды обвили яблоню, безжалостно обломав при этом несколько веток с недозрелыми плодами.
Для импровизированной сцены использовали несколько лежавших в углу двора деревянных поддонов, накрыв их вынесенным из дома персидским ковром — тем самым, который Соня всю зиму чистила специальными щётками, боясь даже дышать на него.
Зинаида Павловна, будучи в своей стихии заводилы и массовика-затейника, просто парила от счастья. Все деньги, которые она бережливо копила на поездку в санаторий в Ессентуки, без сожаления ушли на этот праздник. «Что санаторий? — думала она. — Скучища смертная! А тут шашлыки, музыка, и я — в роли гостеприимной хозяйки!»
— Да и невестке, наверное, будет приятно, что люди её дачу по достоинству оценили, — вслух размышляла Зинаида Павловна, нарезая очередной круг колбасы. — Всё-таки не зря строили, не для себя только.
— Мы потом поможем, всё уберём после себя! — клятвенно обещали разгорячённые гости, с энтузиазмом прихлёбывая вино, пиво и самогон из пластиковых стаканчиков.
Через несколько часов после начала пиршества с музыкой, танцами и шашлыками дачный участок стал напоминать сцену из фильма-катастрофы «Вторжение диких туристов». В клумбах вперемешку с фантиками от конфет валялись косточки и корки от недавно съеденного арбуза. В небольшом декоративном бассейне одиноко плавали чьи-то тапочки, а с детских качелей свисали разноцветные ленты и чей-то галстук.
На грядке с огурцами мирно дремал дядя Лёша, трепетно и нежно обнимая пластиковое ведро, как младенца. В хмельном угаре все напрочь забыли про тлеющий мангал, и маленькие искорки с него коварными огоньками уже перебрались на крышу сарая. А в безжалостно используемой целый день на полную мощность духовке томилась, доходя до состояния угольного брикета, одинокая курица-гриль, про которую, к сожалению, в суматохе никто так и не вспомнил.
И именно в этот момент Соне позвонили. Звонила соседка по даче, бабушка Вера — божий одуванчик с цепким взглядом и неутолимой жаждой справедливости.
— Сонечка, ну как же можно?! — кричала она в трубку так, что Соня даже отодвинула телефон от уха. — Что же ты устроила у себя на участке?! Это что за табун диких лошадей? Или это сборище каких-то пьяных обезьян?! Что происходит вообще?
— А что случилось? — Соня была в полном недоумении, пытаясь приподняться на больничной койке.
— А ты, деточка, приезжай, сама увидишь, — уже спокойнее сказала бабушка Вера. — Только вот ещё немного, и от сарая твоего останется только ритуальный костёр! Эти варвары…
Связь оборвалась. Соня, пребывая в крайнем волнении, тут же вызвала себе такси. И хотя бок после удаления аппендицита был ещё перемотан бинтами и болел при каждом движении, она решилась всё-таки поехать и разобраться с тем, что происходит на её любимой даче. Конечно же, она сразу позвонила мужу Борису, которому с нарастающим возмущением и нелестными эпитетами пересказала всё услышанное от бабушки Веры.
Муж сначала неловко молчал, потом что-то промямлил, а затем, запинаясь, наконец признался:
— Ну, знаешь, Сонь… Это… это мама там решила небольшую… как бы это сказать… вечеринку устроить. Ничего такого, просто посидеть с друзьями, культурно…
— Культурно?! — взорвалась Соня. — А почему я узнаю об этом не от тебя, а от соседки?! Ты что, сам там был?
— Да нет, что ты! — поспешно заверил Борис. — Я на работе весь день. Просто мама звонила, спрашивала… Я думал, ничего страшного…
Спустя полтора часа Соня уже стояла у калитки своего участка. Рядом с ней, к удивлению всех соседей, припарковался патрульный УАЗик. Водитель лениво зевал, а второй полицейский, увидев скопление народу за забором, уже явно сомневался, стоит ли вообще во всё это ввязываться. Однако показаться трусом в глазах этой симпатичной женщины с решительным взглядом ему совсем не хотелось.
— Так, проходим, гражданочка, проходим, — важно произнёс он. — Только спокойно, за мной.
Калитка распахнулась. Первой Соню заметила Тамара, державшая в руках большой тазик с недоеденным оливье. Судя по всему, им она собиралась тушить уже начинавший дымиться сарай.
— Ой, Сонечка! — всплеснула свободной рукой Тамара. — Ты же только из больницы! Как хорошо, что ты… Ой, а это кто с тобой?
— Это? — холодно улыбнулась Соня. — Это из полиции. По ваши, так сказать, души. А сейчас, наверное, ещё и пожарных вызовем.
Соня сделала уверенный шаг на территорию, и в этот момент над участком повисла гробовая тишина, словно кто-то нажал кнопку «пауза» на пульте гигантского телевизора. Баянист так и замер с раскрытым ртом, не успев доиграть очередной аккорд. А дядя Лёша на грядке приподнял голову, открыл один глаз… и тут же его снова закрыл, видимо, решив, что ему это всё просто снится.
— И где здесь беспорядки, гражданочка? — деловито поинтересовался полицейский, оглядываясь по сторонам.
— Вон там! — кивнула Соня, доставая из сумочки документы. — Это мой участок. Вот акт на землю, вот свидетельство. А вот это всё, — она обвела рукой территорию, — беспорядки. Нарушение тишины, санитарных норм и, возможно, всяческих законов физики.
Зинаида Павловна, словно подводная лодка в момент атаки, вынырнула из-за стола. Её состояние можно было охарактеризовать как очень и очень праздничное. Щёки пылали, глаза блестели, а причёска слегка съехала набок.
— Сонька, родная ты моя! — голосом оперной дивы пропела свекровь. — Так ты уже выписалась? Быстро ты! Но ты не переживай, мы тут всё-всё уберём, честно-честно! Утречком, утречком… Ты только не злись.
— А я не злюсь, мама, — с ледяной вежливостью произнесла Соня. — Я вообще спокойна, как удав перед прыжком. Это вот полиция, наверное, злая, и у них есть желание оформить на ваши действия протокол.
— А вот это не надо, не надо! — замахала руками свекровь, мгновенно трезвея. — А ну-ка, все, собираемся, уходим!
— Да ладно тебе, Сонька, — попытался вставить слово дядя Коля, покачиваясь, как маятник. — Чего ты взъелась-то? Праздник же был. Все свои!
— Правда, все свои? — удивлённо приподняла бровь Соня. — А кто этот мужчина, который дрыхнет в гамаке с моей юбкой на голове?
— О, это Генка из соседнего села, запасной баянист, — пояснила Тамара. — Он случайно уснул, чуток не рассчитал своих возможностей. Но он хороший человек, честное слово!
Дальше всё происходящее напоминало сцену из мексиканского сериала, где героиня наконец-то узнала, кто её настоящий отец, и он оказался… дворником президентского дворца.
— Я, пока лежала в больнице, — заговорила Соня, и голос её становился всё громче с каждым словом, — переживала и просила вас: «Просто ничего моего не трогайте». Просто. Ничего. Не трогайте. Неужели это так сложно?
— Так мы же только из лучших побуждений! — снова встряла Тамара, которая таки умудрилась каким-то образом в одиночку погасить ещё не разгоревшийся пожар на сарае и была, судя по всему, самой трезвой из всей компании. — Сонечка, у нас же тут весело было, общение, жизнь она ведь бьёт ключом!
— Ключом по голове сейчас получит тот, кто арбузные корки в мои пионы бросал, — процедила сквозь зубы Соня, осматривая растоптанную клумбу, на которую она потратила всю весну.
— Гражданочка, так мы будем оформлять заявление? — спросил полицейский, доставая блокнот.
Соня помолчала, оглядывая разгромленный участок. С одной стороны, ей хотелось устроить всем по заслугам. С другой — она понимала, что со свекровью ей ещё жить и общаться долгие годы.
— А давайте! — наконец решилась она. — Давайте за хулиганство и незаконное проникновение на чужую территорию. А ещё за порчу имущества.
— Сонечка, Соня! — взвыла Зинаида Павловна, хватаясь за сердце. — Ну как же ты можешь? Я же тебе как вторая мать!
— А вы знаете, сколько стоила та ротонда? — холодно ответила Соня, указывая на поваленную беседку. — А садовый гном? А паркет, который я хотела через месяц настелить на веранде?
— Ну да, некрасиво получилось, — пробормотала свекровь, опуская глаза. — Паркетик-то на дрова пошёл, — пробормотал кто-то из-за угла дома.
У Сони дёрнулся глаз.
— Да, я всё вижу, — сказала она, обводя взглядом погром. — Очень хорошо всё получилось. И праздник удался на славу, я смотрю.
Полицейский, который всё это время делал вид, что занят бумагами, хмыкнул:
— Мелкое хулиганство с элементами гастрономического экстаза.
— А вы пишите, пишите, — мрачно кивнула ему Соня. — Всё пишите: и гастрономию, и экстаз, всё указывайте.
Толпа, понимая, что пахнет жареным — и не только от сгоревшей в духовке курицы — стала потихоньку расходиться. Кто-то пытался уйти своей неуверенной походкой, а кто-то торопливо запихивал остатки еды в пластиковые контейнеры. Один пожилой мужчина вообще полез за баяном, решив, что парочка частушек всё ещё может спасти ситуацию.
— А ну-ка, баянист, идите сюда, — остановил его второй полицейский. — Играть будете в отделении, там акустика хорошая.
А свекровь стояла с таким лицом, будто ей лично объявили об отмене всех пенсионных выплат до конца жизни.
— Сонечка, родная, ну давай не будем портить отношения, — умоляюще произнесла она, пытаясь взять невестку за руку.
— Мама, — твёрдо сказала Соня, отстраняясь. — Отношения испортили вы, а я — просто следствие этого.
Зинаида Павловна тяжело опустилась на качели. Было видно, что она обескуражена и обессилена.
— Ну как же так? Как же… — прошептала она, глядя в пространство. — Мы же просто праздник хотели, воспоминания…
— Вот теперь и будете вспоминать, мама, — ответила Соня. — В тишине и без баяна.
Когда полиция, наведя относительный порядок, наконец уехала (прихватив с собой наиболее буйных гуляк), Соня осталась на участке одна. Она медленно прошлась по территории, собирая пивные крышки, сломанные вилки, салфетки и прочий мусор.
Усталость, боль от операции, обида и разочарование — всё смешалось в её душе. Но она была сильной женщиной. Соня глубоко вздохнула, надела садовые перчатки и твёрдо сказала:
— Обидно, конечно, но начнём уборку. Не пропадать же даче.
И хотя шов после операции рисковал открыться, но Соня просто не могла смотреть на то, во что превратила толпа разгулявшихся пенсионеров её любимую дачу — место, где она мечтала когда-нибудь создать свой маленький рай.
