— Господи, родной дом… — тихо выдохнула Марина, щёлкнув замком на сумке и поставив её в прихожей.
Тринадцать дней. Почти две недели она провела у матери в Подольске, стирала, кормила, уговаривала принимать таблетки и переживала, как школьница, каждый вечер, когда мать начинала свою любимую рубрику — «А у тебя-то муж хоть нормальный?».
Марина не то чтобы сомневалась в муже. Просто была… устала. Очень. Хотелось домой, в тишину. Выспаться. Заварить в полночь зелёный чай с имбирём и не отвечать ни на один вопрос.
Но стоило ей только переступить порог, как стало ясно — тишина отменяется.
Из кухни доносился визгливый смех, хлопанье крышкой холодильника и детское:
— Маааам, а он мою пиццу съел! Он, он!
Марина застыла в коридоре. Сумка выпала из рук.
Что за цирк?
Из кухни вынырнула девочка лет двенадцати в жёлтом худи и носках. Смотрела на Марину как на служащую отеля.
— А вы кто? — нахмурилась она.
— Хозяйка этого балагана. — Марина медленно сняла куртку и повесила на крючок.
Пока она разувалась, из кухни вылетела Ольга. Та самая Ольга. Сестра её мужа. Приезжала раз в год с фееричным скандалом, запахом просроченного парфюма и вечным ощущением, что все ей должны.
— А! Привет, Марин! Ты уже приехала? А мы думали, ты на подольше задержишься, у мамы-то тяжело всё, да? — Ольга целовала воздух где-то рядом с её щекой и одновременно швырнула в раковину грязную сковородку. — Ну ты не переживай, мы тут временно. Ну… пока у нас с ремонтом не утрясётся. А Андрюша сказал — конечно, родные люди, живите.
Марина молча прошла в гостиную. Увидела, как на её диване развалился какой-то малознакомый тип с бородой. Наверное, Виктор, муж Ольги. Он смотрел футбол и ковырял в зубах крышкой от пива.
— Где Андрей? — тихо, очень спокойно спросила она.
— Он уехал на дачу, ему там что-то надо было. Он, кстати, просил передать, чтоб ты не пугалась, — быстро заговорила Ольга. — Мы тут пока, так сказать, устроились. Ну ты ж понимаешь, как всё сложно, аренда сейчас бешеная, а у вас столько места!
— У нас? — Марина села в кресло, как будто вкопали. — Простите, а у вас дома крыша обрушилась? Или метеорит прилетел?
Ольга смутилась, но вырулила:
— Ну чего ты начинаешь? Мы же семья. Мы думали, ты нас поймёшь. Ты же не будешь против?
— Я уже против. — Марина подняла глаза. — Ты живёшь в моей квартире, пользуешься моими вещами и даже не посчитала нужным со мной это обсудить.
— Ну, Андрюша же не возражал! — защёлкала губами Ольга. — А вы с ним вроде как вместе. Ну, значит, вы оба согласны.
— Гениальная логика. — Марина встала. — А если бы он дал кому-то мою машину, тоже было бы нормально? Или, скажем, мой паспорт?
— Ой, ну не надо драматизировать! — вспылила Ольга. — Хозяйка тоже мне нашлась. Мы же аккуратно. Я, кстати, твои свитера аккуратно переложила — а то место в шкафу нужно было.
Марина молча вышла в спальню. Открыла шкаф — аккуратно, действительно. Свои вещи она не узнала. Пижама лежала рядом с чужими мужскими трусами. Постель — чужая. Запах — чужой. Как будто всё пропиталось кислым потом, фастфудом и раздражением.
Она закрыла шкаф и, не разуваясь, опустилась на край кровати.
Он даже не позвонил. Ни разу за два дня.
Телефон зазвонил, как по команде. Андрей. Марина взяла трубку.
— Ну ты чего так рано? Я думал, ты в воскресенье только вернёшься. Тут всё нормально?
— Всё идеально. — её голос был сух и ровен. — Особенно шкаф, где мои вещи теперь вперемешку с Ольгиной семейкой. Спасибо тебе, Андрей. Очень порадовал.
— Ну ты не начинай, а? — Андрей сразу напрягся. — Мы же договаривались, что они могут у нас пока пожить.
— Мы не договаривались. Ты решил за нас обоих. Причём, за меня в первую очередь. И решил не предупреждать. Интересно, почему?
— Ну ты ж была с мамой. Я не хотел тебя тревожить. Думал, ты поймёшь.
— Я поняла. Ты предпочёл удобство сестры моему спокойствию.
— Ох, началось… Марин, ты вообще себя слышишь? Ты чего такая злая стала?
— Я не злая. Я просто устала от того, что меня в этом доме не существует.
— Ну, если тебе настолько невыносимо — можешь пока к маме вернуться. Там тишина.
Марина смотрела в стену. Он даже не пошутил. Даже не понял, насколько больно было это слышать.
— Ты только что выгнал меня из моего дома. Поздравляю, Андрей. Мы достигли дна.
Она отключила телефон и пошла в ванную. На полке — три чужие зубные щётки. У раковины — мыло с запахом мандарина. Она его терпеть не могла. В углу — таз с мокрыми носками. Детскими.
Марина села на край ванны. Закрыла глаза.
Сколько можно терпеть? Сколько можно в этой «временности»?
Слёзы не лились. Было какое-то холодное, липкое ощущение — как после плохого сна. И в этом сне ты не можешь закричать, даже если горит весь дом.
— Ты же хотела тишины, Мариш… — прошептала она себе. — Вот и получи. Только в чужом доме. Или чужая в своём.
За дверью снова послышался смех. Детский. И женский. Смех чужих людей, которым было всё равно, что чувствует хозяйка квартиры.
А потом в дверь ванной постучали.
— Марина, а можно полотенце? А то у нас закончилось, а вы свои все убрали куда-то. И не забудь, пожалуйста, завтра забрать из кухни посуду. А то мы не знаем, где что у тебя лежит.
— Угу. — Марина вздохнула и поднялась. — Сейчас всё будет.
Она взяла полотенце. И, проходя мимо зеркала, остановилась. Посмотрела на своё отражение.
— А знаешь, дорогая… пора бы уже что-то с этим делать.
— Доброе утро, хозяйка! — Ольга стояла у плиты в шелковом халате цвета заплесневелого авокадо. — Мы тут решили блинов нажарить, Артём проснулся голодный как волк!
Марина моргнула. Она не спала. Всю ночь лежала с открытыми глазами, слушала, как в коридоре шуршит пакетами Виктор, как кто-то пьёт воду из-под крана, как Артём разговаривает с кем-то по гарнитуре, смеётся в голос и матерится в полупрозрачных наушниках.
— Прекрасно, — устало сказала Марина, проходя на кухню. — Где моя турка?
— А мы её в посудомойку засунули, она же грязная была. Но не переживай, я купила растворимый кофе! Очень даже ничего, хотя и «три в одном». На любителя.
Марина открыла шкаф. Чай стоял на верхней полке, где ей было неудобно. Рядом — два пакета «Роллтона», кастрюля с надписью «Осторожно, суп!» и банка с какими-то консервами.
— Ты чего такая тихая? — Ольга жарила блины, шумно цокая лопаткой. — Я Андрею вчера звонила, он сказал, что ты обиделась. Марин, ну ты же не девочка. Ну поселились мы — временно. Мы ж тебя не из квартиры выселили. Чего кипиш?
— Кипиш в том, что никто не подумал, как я себя почувствую. — Марина смотрела, как растекается тесто. — Все решили за меня. И ещё делают вид, будто я тут третий лишний.
— Ну ты тоже хороша, — не выдержала Ольга. — Всегда такая правильная, такая деликатная… А потом — бац! — и лицо перекошено. Мы, может, и не ангелы, но ты тоже не сахар. Андрей сказал, что ты последнее время вообще ледышка. Сама с головой в работе, к матери поехала — его не спросила. А теперь обижаешься, что он нас пустил?
Марина медленно повернулась к ней.
— То есть… сейчас ты меня упрекаешь, что я поехала к умирающей матери, не спросив разрешения у мужа?
— Да не так… — замялась Ольга. — Просто, ну, вы давно уже как чужие. А мы с Андрюшей всегда были близки. Он знал, что может на нас рассчитывать. Мы ему как родные, а ты…
— А я?
— А ты как будто на своём острове. Всё время что-то анализируешь, думаешь, строишь планы. Мужику с тобой тяжело, Марин.
Мужику с тобой тяжело.
Марина села за стол. Руки дрожали. Она достала сигарету, не зажгла, просто держала.
— Ты вообще слышишь, что несёшь?
— Я честно, без обид. Я как женщина женщине. Смотри — Андрей с тобой… сколько лет? Семь? А детей так и нет. Почему?
— Это вообще не твоё дело. — Марина резко встала. — Я не обязана перед тобой отчитываться. Ни по поводу детей, ни по поводу своей жизни. У тебя свой зоопарк — занимайся им.
— Вот! — Ольга указала на неё лопаткой. — Вот ты какая и есть. Думаешь, ты выше нас всех. Сидишь в своём белом кресле, читаешь книги, а в жизни — ни черта не понимаешь!
— А ты в жизни что понимаешь, Оля? — Марина шагнула ближе. — Как влезть в чужой дом и устроиться, как в гостинице? Как вытеснить жену родного брата и устроить здесь семейный курорт?
— Мы же временно!
— Ты уже второй день тут командуешь! Это не временно, это — захват.
— Ой, не драматизируй!
— Тогда убери с дивана свои трусы!
В этот момент в кухню вошёл Виктор. Он был босиком, в спортивках, с кружкой кофе и чипсами.
— Девочки, что за базар? Я только проснулся, а тут как на рынке…
— А это не базар, — спокойно ответила Марина. — Это мой дом. В котором все забыли, кто здесь хозяйка.
— Марин, — Виктор вальяжно сел, закинул ногу на ногу. — Ты бы остыла. У нас реально трудности. Нам жить негде. Андрей же сказал, что вы не против. Всё норм. Мы ненадолго. Ты же не хочешь выглядеть мелочной?
— Я хочу, чтобы меня уважали. Хотя бы на своей кухне.
Виктор хмыкнул, и снова включился в разговор:
— Я вообще не понимаю, как вы тут с ним живёте. Андрей — мужик нормальный, а ты… холодная, как холодильник в «Магните». Всё время у тебя лицо, как будто тебе плохо от воздуха.
Марина обернулась и открыла холодильник. Там не было ни одного знакомого продукта. Даже её горчица с лимоном куда-то исчезла. Зато — пачки дешёвых сосисок, кефир, что она не пьёт, и какая-то дурацкая селёдка.
— А ты всё решил про моё лицо, да? Ты даже моего имени не знал, пока не приехал. Но уже делаешь выводы. Что ж, впечатления производим быстро.
— Ну не обижайся, Марин, — усмехнулся он. — Ты же серьёзная женщина. Умеешь держать удар.
— Да, умею. — Она посмотрела на него холодно. — Поэтому сейчас возьму себя в руки, соберу вещи и поеду в отель. И, знаешь, даже спасибо скажу. Потому что теперь я вижу — Андрей со своей семьёй, а я у вас — просто постоялец. Который мешает.
— Да подожди ты, — Ольга захлопала ресницами. — Ну чего ты, правда? Мы же не навсегда!
— Оль, ты уже была не навсегда. В двадцатом году. Потом в двадцать первом. Потом между квартирами в двадцать втором. А теперь вот опять. У вас семейная традиция — селиться у Андрея, как только где-то кран потечёт.
Тишина повисла тяжёлая. Артём, появившийся в дверях, прошептал:
— Мам, а у тёти Марины всегда такое лицо?
— Да, сынок, — ответила Ольга, не глядя на Марину. — У неё просто жизнь сложная. И она всё время кого-то стесняется. Даже в собственном доме.
Марина подошла к сумке, положила туда несколько вещей. Телефон она выключила. Смотреть на «входящие от Андрея» больше не было сил. Он не приехал. Не встал на её сторону. Просто исчез, как школьник после драки за гаражами.
— Я уеду. — сказала она, открывая дверь. — А вы живите. Только не удивляйтесь, если когда-нибудь я вернусь — и не позвоню заранее. Как вы умеете.
Дверь хлопнула. Марина вышла на лестничную клетку. Сделала шаг вниз — и остановилась.
Андрей стоял у подъезда. В спортивном костюме, с пакетом продуктов и каким-то странным выражением лица.
— Ты куда? — удивился он. — Я тебе еды привёз. Знал, что ничего не осталось.
— Ты серьёзно? — Марина тихо рассмеялась. — После всего — привёз еды? А может, цветы? Или бензин, чтобы я до отеля доехала?
— Ты с ума сошла? Куда ты собралась?
— Домой. Туда, где меня уважают.
Он схватил её за руку.
— Подожди! Ты просто всё не так поняла!
Она резко высвободилась.
— Я всё поняла. И лучше, чем ты думаешь.
И ушла. Не оборачиваясь.
Марина не плакала.
Она просто сидела в машине, припаркованной у озера, и смотрела, как по стеклу течёт редкий весенний дождь. За два часа успела купить себе дешёвое бельё, зубную щётку и зарядку. Мелочи жизни. На ресепшене хостела пожилая женщина сказала:
— Девочка, только не реви, ладно? Тут слышимость отличная, у нас молодёжь по ночам любит стенки трясти. Если что — беруши дам.
— Спасибо, — улыбнулась Марина. — Мне только на пару дней. Пока всё не утрясётся.
Утрясётся. Как будто кто-то собирается что-то утрясать.
Телефон мигнул. Андрей. Не отвечает, не перезванивает — просто пишет.
«Ты где?»
«Мы можем поговорить?»
«Ты ведь всё равно домой вернёшься».
Третье сообщение было особенно… хлёстким. Как щелчок по лбу. Ты ведь всё равно вернёшься.
Марина потёрла виски. Оказывается, можно прожить восемь лет с человеком, спать в одной постели, пить одно вино и обсуждать новости, но не знать его совсем.
Он не пришёл за ней. Он не выгнал сестру. Не сказал Ольге: «Собирайтесь. Марина — моя жена, и это её дом».
Ничего. Он просто принёс ей йогурт и гречку.
Словно подачку.
И всё бы так и осталось, если бы не звонок. Марина вздрогнула — номер матери.
— Мама? Ты как?
— Да нормально я. — Голос матери был бодрый, но с этой усталой, знакомой ноткой. — Слушай, ко мне Андрей приезжал.
— Что?
— Приехал. С конфетами. Сидел тут, глаза в пол. Спрашивал, всегда ли ты такая… категоричная. Я ему говорю: Марина — как кость в горле. Или проглотишь и подавишься, или вытащишь и заживёт.
Марина молчала.
— Я ему ещё сказала, — продолжала мать. — Ты не из тех, кто будет терпеть. Ни гостей непрошеных, ни предательство. Он слушал. Потом вдруг как встанет — и говорит: «Она у меня сильнее, чем я думал. А я, похоже, слабее». И ушёл.
Марина долго не отвечала.
— Ты ведь его любишь, да? — спросила мать тихо. — А он тебя?
— Я… не знаю. Иногда мне кажется — да. Иногда — что просто привык.
— Ну и решай. Привычка — дело надёжное. Но если не лечить — затянет, как плесень на потолке.
После этого разговора Марина вернулась.
Не домой. А в кофейню напротив дома. Села у окна и наблюдала, как в квартире на пятом горит свет. В их спальне. Потом в кухне. Потом снова в спальне.
Она сидела там два часа. Потом встала и пошла. Не как жертва. Как человек, у которого есть право голоса.
Дверь открыл Андрей. Он был небритый, в той самой футболке с надписью «Тренер, но не твой». Когда-то ей это казалось милым.
— Ты вернулась.
— Нет. Я пришла поговорить.
Он кивнул. Молчал. И Марина сразу поняла — он знает, что на этот раз всё серьёзно.
— Я скажу быстро. У тебя есть ровно сутки. Выбирай: либо я, либо они. Третьего не будет.
Он криво усмехнулся.
— Звучит как ультиматум.
— Это он и есть. Не потому что я истеричка. А потому что у меня больше нет желания конкурировать с твоей семьёй за право дышать в собственной квартире.
— Марина…
— Нет. Подожди. Я восемь лет с тобой. Я терпела, когда ты работал по ночам, когда бухал с друзьями, когда мать твоя говорила, что я «не женщина, а таблица Менделеева». Я всё это глотала, потому что думала — это и есть любовь. А оказалось — это привычка. Привычка прощать.
Андрей потёр лоб.
— Я просто не знал, как тебе сказать. Я думал — ты поймёшь. Ольге негде жить. У Виктора долги. У Артёма — ЕГЭ.
— А у меня — жизнь. Одна. И она проходит. И знаешь, что самое страшное? Не то, что ты их приютил. А что ты меня даже не предупредил. Не спросил. Не извинился. И когда я ушла — не пришёл. А прислал жратву.
Он замер.
— Я не хотел… чтобы ты чувствовала себя лишней.
— А я чувствовала. Всё это время. И я больше не хочу. Поэтому — сутки. Завтра в это же время. Либо здесь буду жить я. Либо они. Без компромиссов. И, если выберешь их — дверь мне закрыта навсегда.
Марина развернулась. Ушла быстро. Он не удержал. Не позвал. И это уже тоже был ответ.
На следующий вечер, ровно в семь, она вернулась. С чемоданом.
У подъезда стояла Ольга. В руках — коробка с посудой, в глазах — то ли злость, то ли обида.
— Ну что ж… поздравляю, хозяйка.
— Ты могла бы уйти по-другому.
— А ты могла бы не лезть на трон. Ты не королева.
— Я жена. А ты — временное явление.
Ольга ушла, громко хлопнув дверцей такси. Андрей стоял в прихожей. В руках у него был пакет с вещами Ольги. Он посмотрел на Марину и сказал:
— Я не был уверен, что ты вернёшься. Но ты пришла. А это значит — шанс ещё есть.
— Шанс был. Но теперь будет жесткий договор. Без права на рецидив.
Он кивнул. Марина медленно сняла пальто. И впервые за много месяцев — выдохнула спокойно.
Финал
