Декретный отпуск длиною в предательство
Анна возвращалась домой, укачивая в переноске крошечную Машу. Двор был тот же, что и до роддома — облупленные подъезды, алкаш Витек на скамейке и бабки с вечным ощущением, что весь мир им что-то должен. Но что-то в воздухе уже чувствовалось не так. Как будто пахло предательством, а не только вчерашним шашлыком от соседей.
Квартира встретила её тишиной. Даже слишком правильной, мёртвой какой-то. Вроде бы всё стояло на своих местах: диван, который так и не почистили после последнего похода друзей Лёши, их бездарная икеевская мебель, дешёвый чайник. Но запах был чужим.
Не придумывай себе бредни, Анька, — подумала она, натягивая на ходу натянутую улыбку. Просто гормоны. Просто усталость.
На кухонном столе, на пятне от борща трёхдневной давности, лежала записка.
Анечка. Прости. Я больше не могу так жить. Уехал к маме. Нам нужно время подумать. Ты сильная, справишься.
Почерк был неровным, как у школьника, которого застукали на списывании. Даже закорючки не постарался сделать красивыми, скотина.
Анна сначала просто стояла. Потом медленно, будто боясь разрушить последние крохи реальности, подошла к столу, положила переноску на диван и взяла бумажку.
— Ой, да иди ты на фиг, Лёша, — пробормотала она вслух, срываясь на хохот. — «Ты справишься». Ага. Родила, сама себя на руках вынесла, ещё и хату освободи, ага, принцесса на горошине.
Маша недовольно пискнула. Анна наклонилась, поцеловала её в тёплый лобик.
— Не переживай, Машуня. Мама тебя в коробку не сдаст.
Но хорошее настроение продержалось ровно до того момента, пока она не решила проверить документы на квартиру. Почему-то, не иначе как шальной чуйкой, полезла в тумбочку, где всё это должно было быть.
Папка с документами исчезла. Исчезла — как карьера у выпускника ТикТока через полгода.
Анна села прямо на пол. Прямо в своём халате, с подгузниками в руках, и начала тихо выть. Как собака, которую выгнали из стаи.
— Так, стоп. Спокойно. Разберёмся. Ты у нас умная, ты у нас сильная, ты у нас ещё и сраный адвокат в душе, если надо, — проговорила она сама себе. — Надо звонить маме. Срочно.
Но мама была в другом городе. Да и какой прок звонить? Словом, на кухне закипел чайник, а у Анны в голове — первый план мести.
Найдём тебя, крыса. Найдём и приплющим.
Утро следующего дня началось с визита Тамары Семёновны. То есть, его матери. То есть, существа в обличье женщины, у которого внутри было меньше сострадания, чем у кобры, запертой в шкафу IKEA.
Тамара Семёновна не стучалась. Она вламывалась. И сегодня было не исключение.
— Аня, — начала она сладким, как сироп от кашля, голосом, — ты понимаешь, что так жить нельзя?
— Понимаю, — кивнула Анна, стирая слезы рукавом. — Особенно с такими родственничками.
Тамара Семёновна сделала вид, что не услышала. Или, может, действительно не услышала: слух у неё был избирательный, как у всех профессиональных лицемеров.
— Ты должна понять, квартира моя. И Лёшенька тоже мой. А тебе… тебе пора подумать о будущем.
— Да-да, — ожесточённо кивала Анна, — о будущем в картонной коробке под мостом.
— Не груби, девочка. Всё можно решить мирно. Мы тебе дадим время собрать вещи. Недели хватит?
Анна смотрела на неё с ощущением, что сейчас бросится и выцарапает ей глаза. Но рядом спала Маша.
— Ага. Только оставьте мне адрес своего адвоката сразу, чтоб я ему привет передала. Или судье. Как там будет.
Тамара Семёновна скривилась, как будто ей подсунули лимон, замоченный в уксусе.
— Ну-ну. Давайте без скандалов.
И с этими словами она ушла, оставив после себя запах дешёвых духов и ощущение, что дом больше не её.
Анна сидела за кухонным столом, теребила край тряпки и думала, что делать дальше. Но уже понимала: просто так она не сдастся. Ни за что.
Дом там, где тебя не предали
Анна проснулась от едкого запаха дешевого кофе, разлитого где-то на кухне. Маша мирно посапывала рядом в своей переноске, пахнущей молоком и чем-то родным, тёплым, ещё настоящим. Анна на секунду прикрыла глаза, желая провалиться обратно в сон, но реальность беспощадно вцепилась в горло.
Вчерашняя записка мужа всё ещё лежала на столе. Как свидетельство того, что даже самые паршивые сериалы иногда списывают с жизни. «Ты сильная, справишься». Спасибо, родной, обожаю тебя. Прямо в самое сердце.
Анна медленно поднялась, обошла квартиру, словно надеясь найти хоть что-то, что подскажет, что это всё розыгрыш. Шутка. Скрытая камера. И сейчас выбегут операторы, а Лёша, ухмыляясь, скажет: «Ну ты и доверчивая, Анька».
Но, увы. Никаких камер. Только пыль под диваном, холодные батареи и пустота.
Через час, собрав остатки сил, она сидела в душной приёмной юридической конторы. Тоскливая мебель 90-х годов, ксерокс, который трещал, как старый трактор, и секретарь — женщина неопределённого возраста и явно не самого дружелюбного настроя.
— Валентина Петровна вас примет через пять минут, — безэмоционально пробормотала она, не отрываясь от переписки в WhatsApp.
Анна уселась на пластиковый стул, чувствуя, как ноги подкашиваются. Словно всё вокруг специально решило показать ей её место: никчёмное, одинокое и бесправное.
Валентина Петровна оказалась женщиной лет шестидесяти. Худая, с лицом человека, который видел всё и ещё столько же готов увидеть. Курила прямо у открытого окна, стряхивая пепел в старую банку из-под оливок.
— Ну, рассказывай, деточка, что случилось, — хрипло сказала она, не оборачиваясь.
Анна начала рассказывать. Про роддом, про записку, про пропавшие документы и про Тамару Семёновну с её акульими улыбками.
Юрист слушала молча, только иногда кивала, затягиваясь сигаретой так глубоко, будто пыталась втянуть в лёгкие все беды человечества.
Наконец, поставив окурок в банку, Валентина Петровна повернулась к Анне.
— Короче, лапочка, тебя кинули, — прямолинейно сообщила она, щурясь. — Как наивного первокурсника в общаге.
— Спасибо, — хмыкнула Анна. — Без вас бы не догадалась.
— Не кипятись. Дело тухлое, скажу честно. Квартира оформлена на свекровь. Ты тут по закону — как гость на корпоративе: пил, ел, а теперь до свидания.
Анна почувствовала, как внутри всё обрывается.
— А ребёнок? А родство? Я же их семья!
Валентина Петровна усмехнулась.
— Семья? Только не в этом квартале, милая. Здесь законы джунглей. Кто успел — тот и съел. Они тебе скажут: раз не в брачном контракте, значит, гуляй лесом.
Анна опустила голову. Словно ей выдали повестку на войну, которую она заведомо проиграет.
— А что если… — начала она тихо, — суд? Выселение незаконное?
Валентина Петровна затянулась так, что даже её тусклые глаза сверкнули.
— Можешь подать. Суд растянется на месяцы. В итоге: тебя всё равно выкинут. Только не голыми руками — ещё и суд затрат взыщут. Адвокатов-то нанимать кто будет? Ты? На деньги, которых нет?
Анна вытерла слёзы рукавом, сжав зубы до скрежета.
— Ну хорошо, — тихо сказала она. — А если я просто никуда не пойду? Буду жить здесь. Пока не вынесут силой.
— О-о-о, — оживилась Валентина Петровна, — вот это уже по-нашему! Правильно: устраивай им ад. Суды, полиция, телевидение. Стань для них ночным кошмаром. Только учти: жизнь превратится в цирк.
Анна медленно кивнула.
— Цирк так цирк. Я хотя бы не дам им думать, что я тряпка.
Юрист с интересом посмотрела на неё, как профессор на студента, который вдруг задвинул что-то умное.
— Ну что, тигрица, — хрипло усмехнулась она, — добро пожаловать в реальную жизнь.
Вернувшись домой, Анна поняла, что теперь её дом — это крепость. И крепость эту придётся защищать с ожесточением последнего выжившего.
Тамара Семёновна появилась снова на третий день. И на этот раз пришла с какой-то мелкой чиновницей — Марией Ивановной из местного ЖЭКа.
Та, видно, думала, что участвует в программе «Давай поженимся» — только вместо жениха предлагали акт выселения.
— Анна, — сказала Тамара Семёновна, делая вид, что её убивает жалость, — мы должны провести акт приёма-передачи квартиры.
— Ага, сейчас! — Анна вытерла руки о фартук и встала в дверях кухни. — Передачи вашей совести в суд, что ли?
Мария Ивановна замялась.
— Вы поймите, по закону…
— По закону я мать малолетнего ребёнка. И если вы попробуете сунуть сюда кого-то, я подниму такой шум, что вам мало не покажется. Хотите узнать, как работает телевидение и прокуратура одновременно?
Тамара Семёновна вздохнула.
— Не усугубляй, Аня. Ты сама всё портишь. Можно было решить по-хорошему.
Анна засмеялась так, что Маша в переноске недовольно заворочалась.
— По-хорошему — это когда мужа не воруют обратно в гнёздышко вместе с документами. А так — получите борьбу. Готовьтесь.
Мария Ивановна, вся бледная, быстро записала что-то в блокнот и поспешила уйти. Видимо, акт передачи перенесли. На неопределённо-бесконечный срок.
Тамара Семёновна задержалась в прихожей.
— Ты думаешь, этим что-то добьёшься? — процедила она сквозь зубы.
— Да, — кивнула Анна. — Что вы хоть раз в жизни почувствуете себя так же мерзко, как заставили чувствовать меня.
В ту ночь Анна сидела на кухне, перебирая в голове планы.
Мирно уехать к маме — значит признать поражение.
Остаться — значит бороться. Но ценой нервов, суда, скандалов.
А можно было бы рискнуть… и нарыть компромат. Вспомнить, кто оформлял дарственную. Кто занимался документами. Возможно, найти махинации, о которых Тамара Семёновна и её сыночек даже не подозревают.
Анна смотрела на три кружки на столе, словно они могли подсказать ей ответ.
Первый путь — уехать, начав всё сначала. С чистого листа. Второй — остаться и судиться, тратя годы. Третий — искать уязвимость в их броне и бить туда.
Анна вздохнула.
Она ещё не знала, какой путь выберет. Но знала точно: слабой она больше не будет.
Хищница
Анна действовала на злости, на последнем дыхании. Как говорится, сначала ты работаешь на репутацию, потом репутация работает на тебя. В её случае работала злоба. И адреналин.
Первым делом она перерыла все бумаги, которые остались в квартире. Шкаф в прихожей — настоящий Клондайк: папки, конверты, старые платёжки, обрывки расписок. Среди них она нашла копию старого договора дарения квартиры от 2005 года. Дарение… Слышала звон, да не знала где он.
Пробежав глазами, Анна усмехнулась. В дарении стояло: «на безвозмездной основе, без права проживания третьих лиц».
Без права проживания третьих лиц. И тут лампочка в голове у неё мигнула.
Она была зарегистрирована официально. Прописана в этой квартире. А значит, по закону, выселить её без суда нельзя. И даже суду придётся попотеть.
И самое сладкое: свекровь, передав квартиру сыну, потом забрала её обратно «для обеспечения его материальной стабильности». А это, между прочим, могло считаться фиктивной сделкой.
Иными словами — можно было затеять веселый процесс аннулирования их волшебной дарственной.
На следующий день Анна сидела напротив новой юристки — молодой, жёсткой, с маникюром, как у ведьмы из мультфильма. Звали её Вера.
— Ситуация бодрая, — щёлкая ручкой, сообщила Вера. — Можно попытаться оспорить сделку через суд. Много мороки, но шанс есть.
— Какие подводные камни? — осторожно спросила Анна.
Вера ухмыльнулась.
— Денег ввалить — мама не горюй. Нервов — полное ведро. И пару седых волос в придачу. Но если готова — давай рвать.
Анна кивнула. Рвать — так рвать. Всё лучше, чем сдохнуть тихо, как брошенная собака.
Игра началась.
Анна заказала выписку из Росреестра. Потом — архивные документы по переходу права собственности. Каждый вечер она читала юридические форумы так, будто готовилась к ЕГЭ. Только вместо «Слово о полку Игореве» было «Кто кого нахлобучил при фиктивной сделке».
Маша, бедная, сидела рядом, гулкая и терпеливая, как Будда в подгузниках.
Прошло две недели, когда Анна, наконец, нашла слабое звено.
В 2005 году Тамара Семёновна получила квартиру по завещанию от своей матери — но с условием, что в квартире будет проживать племянник, инвалид детства. Эту мелочь в дарении они «забыли» упомянуть.
Юридически — нарушение завещания. А это, как сказала Вера, «такой геморрой, что проще в костюме Пикачу плясать в суде».
Анна вцепилась в эту зацепку, как бультерьер.
— Так что будем делать? — спросила Вера, записывая что-то в блокнот.
— Идти в суд. И заодно уведомить социальные службы. Пусть проверят, куда делся племянник.
Вера подняла глаза и свистнула.
— Ого. Ты решила не просто отбиться. Ты решила снести их всех нахрен.
Анна ухмыльнулась.
— Учусь у лучших.
Бой был грязным. Тамара Семёновна пришла на первое заседание в чёрной вуали, как вдова с дешёвого мыльного сериала.
— Вы разрушаете семью, — шептала она трагическим голосом. — Вы же мать, Анна! Как вы можете?
Анна ответила с ледяной вежливостью:
— Семью разрушил ваш сын. Я просто прибираю обломки.
Свидетели. Письма. Пачки бумаг. Нервы на пределе.
В какой-то момент Анна поймала себя на мысли, что больше всего хочет не квартиры, не даже победы — а чтобы Лёша и его мамочка хотя бы один день прожили в том аду, в котором она сама жила последние месяцы.
И знаете, вселенная иногда всё-таки справедлива.
Через два месяца суд аннулировал дарение. Квартира вернулась в наследственную массу.
А значит — продавать её Тамара Семёновна больше не могла. О, нет, родная. Теперь её пришлось бы делить с тем самым племянником-инвалидом, которого они благополучно забыли.
И чтобы вам стало ещё веселее: к делу подключилась прокуратура. Кто бы мог подумать — мошенничество, сокрытие условий завещания, и так далее, по списку.
Тамара Семёновна бледнела с каждым заседанием. Лёша исчез — по слухам, свалил в Краснодар, искать «новую жизнь» (а на самом деле — прятаться от алиментов).
Анна стояла в суде прямая, как стрела.
И впервые за долгое время чувствовала: она не проиграла. Она выстояла.
Через полгода квартира была продана. Деньги Анна поделила честно: племяннику — его доля, себе — остальное.
Этих денег хватило, чтобы купить скромную, но уютную двушку в соседнем районе. Без чужих стен. Без чужих фамилий на дверной табличке.
Анна смотрела на ключи в руке и понимала: это не просто металл. Это свобода.
— Ну что, Машенька, — сказала она, прижимая дочь к себе. — Теперь у нас с тобой дом. Настоящий. Без предателей.
Маша кивнула в ответ.
Анна рассмеялась сквозь слёзы.
— И да, если кто-то ещё попробует нас обидеть… — она улыбнулась и подняла ключи, как меч. — Они пожалеют.
Конец.
