— Ну что, устроилась? В чужой-то квартире, небось, дышится вольготно? — сказала бывшая свекровь с порога, не утруждая себя ни приветствием, ни стуком.
Ирина даже не сразу поняла, что эта фраза адресована ей. В руках — сумка с продуктами, плечо ноет после тяжёлого дня, ребёнок дома с температурой, а тут — Антонина Семёновна, как из подворотни. В плаще, в туфлях, с таким видом, будто пришла проверять военную часть, а не навещать внука.
— Это моя квартира — отозвалась Ира и устало кивнула в сторону кухни. — Проходите. Чай попьём.
Антонина шмыгнула носом и двинулась вперёд. Ни тебе «здравствуй», ни «как сын». Села на краешек стула, как королева в ссылке, и принялась озираться.
— У тебя тут… скромненько, — кивнула на занавески.
Молча поставив чайник, Ирина краем уха слышала, как гостья шевелится за столом, будто под ней пружины с иголками. Пауза повисла густая, как пар в ванной после душа.
— Гриша говорил, ты деньги ему не даёшь, — сказала вдруг Антонина. — А ему ведь надо. Он теперь бизнес развивает.
Ирина замерла. Щёлкнул чайник.
— Да? — Она обернулась, стараясь держаться спокойно. — А алименты он уже развил? Или это потом?
Антонина только фыркнула.
— Ты же знаешь, как у него сейчас… не просто.
Ирина поставила две чашки, бросила по пакетику чая.
— У всех не просто. У меня сын с астмой и мама, которая три дня назад едва встала с постели. Но я же не бегаю к Грише просить «отступись, дай мне время». Я тяну, как могу.
Антонина не отводила взгляда.
— Он хочет свою долю. Имеет право.
Ирина села напротив. Улыбнулась, но как-то устало.
— Конечно, имеет. Только ты ему передай: у меня денег на выкуп нет. Переехать я не могу. Всё.
— Ну так пусть твой… как его, Андрей? Помогает. Вы ж вместе вроде?
— Не вместе. И даже если бы были — это не его дело. Не ваше. Не Гришино. Моё.
Гостья поджала губы. Помолчали.
— Мы не оставим это просто так, — вдруг сказала она. — Это наша квартира. И Гриша получит своё.
— Значит, в суд. — Ирина допила чай, поднялась. — Но знайте: я легко не сдамся. И запомните: я тут живу не просто так. Я за это место держусь — не потому что оно шикарное, а потому что это наш с сыном дом.
Антонина ушла, не простившись. Только хлопнула дверью, как кулаком по столу.
Через два дня на лестничной клетке показались какие-то мужчины в костюмах. С папками.
— Оценка имущества, квартира 27? — с лёгкой улыбкой спросил один, глядя поверх очков.
— Это тридцать седьмая. — Ирина нахмурилась. — Вы ошиблись этажом. Или домом.
— Ах, бывает. Извините, — и ушли, но шли слишком неторопливо, оглядываясь.
Через пару часов соседка, тётя Галя, остановила Ирину у лифта.
— Слушай, я, может, не влезаю, но у вас что, конфликт с Гришей? Он тут недавно к подъезду приходил, стоял, курил. Сказал, «домой зайду», а потом исчез. К тебе не заходил?
— Нет, — Ирина покачала головой, сердце дёрнулось. — Спасибо, Галь.
В ту ночь она не спала. Сидела на кухне, записывала в блокнот: «Если вдруг что — пусть останется». На всякий случай.
На следующий день вызвала слесаря и поменяла замки.
Неделя прошла на автопилоте. Работа — дом — лекарства — проверка пульсометра — звонки маме. В животе постоянно жила тревога, как сжатыми кольцами. Ирина спала с включённым светом. Ела, не чувствуя вкуса.
