Она сделала скриншоты, сохранила в облако. Каждое сообщение — как кирпич на сердце, но и как улика. Ирина уже не смотрела на всё это как женщина, которую предали. Она была матерью, хозяйкой дома, человеком, которого не так-то легко согнуть.
На следующее утро она открыла входную дверь — и замерла. Сквозь щель замка кто-то явно ковырялся: царапины свежие, краска слезла. Внутри — всё вроде на месте, но комната сына — будто в ней прошёл ветер. Открыты ящики, сдвинуты игрушки, не хватает пары старых книжек.
Сначала она выдохнула — всё на месте, живы. Потом — разозлилась.
Полиция приехала спустя два часа.
— Признаков взлома нет, — пожал плечами молодой участковый. — Возможно, кто-то из своих. Или ребёнок баловался?
— У ребёнка астма. Он даже окна не открывает без меня. И книжки он не ест, чтобы они сами исчезали.
— Ну, напишите заявление. Мы зафиксируем.
Они ушли. Ирина закрыла дверь и просто села на пол. Ощущение беспомощности — как бетонная волна. Казалось, она — это тонкая нитка, на которой держится всё: ребёнок, мама, работа, квартира. И если нитка порвётся — всё рухнет.
Вечером пришёл Артём. Без предупреждения.
— Я слышал, что у тебя кто-то в квартиру лез. Тётя Галя рассказывала. — Артём зашёл следом за Ириной и поставил на кухонный стол небольшую коробку с надписью: «видеонаблюдение». — Я подумал, может пригодится. Простенькая, но надёжная. С датчиком движения.
— Это ты сам принёс? Зачем?
— Оно простенькое, но с датчиком движения. Поставим камеру в коридоре, кабель выведем через роутер. Записи будут уходить в облако.
Ирина смотрела на коробку. Глупо, но захотелось плакать. Потому что в этом была защита. Забота. Хоть что-то устойчивое.
— Спасибо, — прошептала она.
Когда они устанавливали камеру, Артём невзначай спросил:
— Последнюю неделю — не очень.
— Я заметил. У тебя под глазами… как у бойца.
— Я и есть боец, — Ирина усмехнулась. — Только иногда кажется, что уже не в форме.
Он ничего не сказал. Только поправил камеру и кивнул:
— Всё готово. Теперь хоть будешь знать, кто тут герой.
На следующий день Григорий снова написал:«Если не подпишешь — не обижайся. Я предупреждал.»
Сердце стучало в горле, но руки не дрожали. Она медленно набрала ответ:
«Хочешь поговорить — приходи. Но при мне. И при включённом диктофоне.»
Он пришёл вечером, в куртке с мехом, с холёным лицом. Уселся в кресло, будто в гостиной отеля, не дома бывшей жены.
— Раньше ты была… мягче. А теперь — ледяная. Это не твоё.
— Холод делает нас точнее. — Она нажала кнопку на диктофоне. — Говори, зачем пришёл.
— Я хочу продать свою долю. Ты же понимаешь, это не вечно. Долгами мне жить нельзя. А ты упрямая. Ты не платишь, не съезжаешь, не ведёшь переговоров.
— Я подала в суд за неуплату алиментов. Делаешь ты или нет — увидим в протоколе.
— Неужели ты хочешь войны? — Гриша поморщился. — Ну, ты сама выбрала. Я предложил мирно. Через пару месяцев сюда придут новые хозяева. И ты им будешь объяснять, почему ты здесь. Только тебя уже никто слушать не будет.
Он поднялся. Глянул на неё сверху вниз. Хотел что-то добавить, но передумал.
Ирина встала и сказала ровно:
— Я уже не боюсь. Уходи, Гриша.
Он ушёл, а она осталась — стоять в коридоре. За спиной — камера с лампочкой. В голове — звенящая тишина.
Завтра она отправит аудиозапись юристке. Завтра снова в суд. Завтра снова кофе, суд, мама, лекарства. Но сегодня — она выстояла.
