Летний вечер пах мокрым асфальтом и жареной картошкой из соседней квартиры. Лена сидела на кухне, листая ленту в телефоне, когда входная дверь хлопнула так, что задребезжала посуда в шкафу. Она подняла голову, ожидая увидеть мужа, Антона, с привычным пакетом из супермаркета. Но вместо этого в прихожей раздался гомон — детский смех, шуршание пакетов, голоса, перебивающие друг друга.
— Лен, это мы! — крикнул Антон, и в его голосе было что-то непривычно бодрое, почти вызывающее.
Она вышла в коридор и замерла. Антон стоял в окружении чемоданов, а рядом — его младший брат Дима, его жена Маша и двое детей: вихрастый мальчишка и девчонка с косичками, которая тут же принялась крутиться вокруг своей оси, напевая что-то неразборчивое. Маша неловко улыбалась, держа в руках огромный пакет с вещами, а Дима хлопал Антона по плечу, будто они только что провернули удачную сделку.
— Это что? — Лена посмотрела на мужа, стараясь понять, не пропустила ли она какой-то важный разговор.
— Они поживут у нас, — сказал Антон, и его улыбка была такой широкой, что Лена на секунду подумала, что он шутит. — Дима с Машей приехали в город, пока не найдут своё жильё. Правда, здорово?
— Поживут? — переспросила Лена, чувствуя, как голос становится тоньше. — У нас?
— Ну да, — Антон пожал плечами, словно это было само собой разумеющимся. — Не на улице же им ночевать.
Маша тут же заговорила, её голос был мягким, но с какой-то торопливой ноткой:
— Лен, мы ненадолго, честное слово. Просто в нашем посёлке работы не стало, а тут Дима нашёл место на стройке. Мы уже смотрим квартиры, но пока… ну, ты понимаешь.
Лена кивнула, хотя ничего не понимала. Она смотрела на чемоданы, на детей, которые уже побежали осматривать квартиру, и на Антона, который выглядел так, будто выиграл в лотерею. Её двухкомнатная квартира, которую они с Антоном три года обживали, вдруг показалась ей тесной, как коробка из-под обуви.
— А где они будут спать? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
— В зале, — ответил Антон. — Диван разложим, нормально будет. А дети на матрасе, они же маленькие.
— Нормально? — Лена посмотрела на мужа, надеясь, что он услышит в её тоне всё, что она не сказала. Но Антон уже повернулся к Диме, обсуждая, куда лучше поставить чемоданы.
К полуночи квартира напоминала вокзал. Дети, Артём и Лиза, носились по залу, играя в догонялки, игнорируя попытки Маша их уложить. Дима с Антоном сидели на кухне и громко обсуждали какие-то строительные дела. Лена стояла у плиты, готовя ужин, которого никто не просил, но который она решила сделать, чтобы занять руки и мысли.
— Лен, ты не представляешь, как нам повезло, что Антон нас выручил, — сказала Маша, заходя на кухню. (продолжение в статье)
– Бабуль, можно я к тебе сегодня заеду? Ты не занята? – в голосе внучки Ольга Викторовна услышала тревогу.
– Конечно, Машенька, приезжай! Для тебя я всегда свободна.
– Тогда я сразу с работы, хорошо?
– Отлично! Буду ждать. На ужин, как всегда – сырники?
– Конечно! Лучше тебя их никто не готовит!
В 19.00 раздался звонок в дверь. Ольга Викторовна пошла открывать.
– Здравствуй, милая, – она обняла внучку, расцеловала, – у нас что-то случилось?
– У нас – нет, – Маша скинула туфли, направилась в ванную мыть руки.
На ходу проговорила:
– Мне просто необходимо с тобой поговорить, а то у меня голова лопнет…
– Ничего себе, – бабушка, скрывая волнение, уже накладывала сырники в тарелку, поливала сметанкой, – только уговор: пока не поешь, ничего рассказывать не будешь. Договорились?
– Ага, – кивнула Маша, с аппетитом поглощая любимое блюдо…
– Ну, начинай, – улыбнулась бабушка, надеюсь, ты не собираешься сообщить мне что-то ужасное…
– Вообще-то собираюсь, – Машу смутила бабушкина проницательность, – ну, может не ужасное, но очень странное…
– Я тебя слушаю, – Ольга Викторовна превратилась в само внимание.
– Значит так, – начала девушка, – сегодня с самого утра начались непонятные вещи. Планировалась куча работы, но наш директор Олег Олегович внезапно передумал. (продолжение в статье)
Лиля сидела на диване в их съемной квартире, глядя в мутное окно, где дождь барабанил по стеклу, оставляя серые разводы. Ей было двадцать один, и она только что вернулась с работы — продавала ткани в небольшом магазине на углу, где пахло хлопком, краской и немного сыростью от старых полок. Ноги ныли от восьми часов за прилавком, туфли, что промокли под дождем, стояли у двери, оставляя лужицы на линолеуме, что пожелтел от времени. Вадим, ее муж, высокий, с темными волосами, что падали на лоб, и громким голосом, что отдавался от стен, вошел в комнату, держа телефон в руке. Его футболка, мятая и пахнущая потом после дня в гараже, натянулась на плечах, когда он ткнул экраном в ее сторону: "Ты за квартиру скидываться собираешься?" Она отставила чашку с чаем, что остывал на столе — мятный аромат поднимался к потолку, смешиваясь с запахом сырости из угла, где обои отклеились. Лиля усмехнулась, уголки губ дрогнули: "Нет". Вадим шагнул ближе, тень от его фигуры упала на пол, где лежал старый ковер, вытертый до ниток: "Шутить в другом месте будешь! Бабки гони, хозяйке отправить надо!" Она подняла глаза, глядя на него с насмешкой — он стоял, переминаясь с ноги на ногу, в носках, что пахли стиральным порошком, но уже начали рваться на пятках: "Вот и отправь, а у меня денег нет!" — и уставилась на мужа, скрестив руки на груди.
"Давай без этого", — скривился он, морщины собрались у рта, голос стал резче, как нож по стеклу. "Деньги на стол!" Лиля посмотрела на маникюр — розовый лак блестел на ногтях, хоть и начал облупляться на кончиках, сдула невидимую пылинку с пальца: "Ты мужчина в доме и глава семьи! Решай вопрос!" Вадим прищурился, глаза сузились, как у кота перед прыжком: "Вот ты как запела?" Она пожала плечами, хлопнув длинными ресницами, что оставляли тень на щеках: "А чего ты хотел? У нас или равноправие, или подчинение главе семьи! Определись уже!" Он нахмурился, злость закипала внутри, как вода в чайнике, что гудел на кухне: "Что-то я тебя плохо понимаю! Бунт на корабле? Да я тебя!" — и поднял руку, сжав кулак, пальцы побелели от напряжения.
Лиля спокойно посмотрела на него, не дрогнув: "Сядешь!" Рука замерла в воздухе, он опустил ее, сглотнув ком в горле, что застрял, как кость: "Лилька, к чему ты ведешь?" Она выпрямилась, платье, что пахло лимонным порошком, которым она стирала утром, зашуршало на коленях. Чай остывал, пар поднимался к потолку, где желтело пятно от протечки: "А к тому, дорогой, что ты много на себя берешь! У нас были партнерские отношения, равные. Мы так поженились — современно, в духе времени, как ты сам говорил. А потом ты начал требовать, как по домострою! Определись, какая у нас семья!" Вадим стоял, глядя на нее — волосы светлые, чуть растрепанные после работы, глаза дерзкие, что сверкали в полумраке комнаты. Он не растерялся, но гнев рос, как буря за окном. Лиля сидела, скрестив руки, и ждала ответа, пока дождь стучал по стеклу, заглушая тишину.
Иные браки создаются не для счастья, а для уроков, что остаются на всю жизнь. Лиля и Вадим были живым доказательством этого. Ее отец, Семен Андреевич, что чинил телевизоры соседям и пах табаком, ворчал два года назад, когда она в девятнадцать собралась замуж. Они стояли в их кухне, где мать пекла пироги с капустой, а запах муки смешивался с теплом плиты: "Дочь, ты чем думаешь? В девятнадцать лет замуж!" Лиля уперла руки в бока, глядя на отца, чьи волосы седели на висках: "Вы с мамой в восемнадцать поженились!" Полина Михайловна, в фартуке, что был испачкан мукой, улыбнулась, вытирая руки о тряпку: "Я не думала, что поспешила. Это твой папа гулять хотел, пока я его не приструнила!"
Семен проворчал, глядя в пол, где лежал старый линолеум: "Я не был уверен, хочу ли детей! Лилечку родили вовремя, я был готов морально и физически!" Полина рассмеялась, ее голос звенел, как ложка о миску: "Готов он! Помню, как ты с памперсом к мусорке шел, держа его на вытянутой руке, будто бомба! А на родительские собрания в школу тебя было не загнать, пока я не заставила!" Лиля смотрела на них — отец в свитере, что пах одеколоном, мать с теплыми руками, что гладили ее по голове. Они спорили, но любовь сквозила в каждом слове, как тепло от плиты.
"Папа, ты что, ревнуешь?" — засмеялась Лиля, теребя край платья, что сшила сама. "А то!" — подмигнула Полина, ставя пирог на стол, где уже лежала стопка тарелок. (продолжение в статье)
