— Слушай, я просто не понимаю, — Варвара застыла у кухонного шкафа, не поворачиваясь к мужу. — Мы в этом месяце опять не откладываем ни рубля. Ты это понимаешь? Вообще. Ноль. А ты спокойно сидишь и жуёшь курицу. Как?
Юрий оторвался от тарелки и выдохнул. Он не злился, нет — он просто устал. Как будто этот разговор уже был. Вчера. И позавчера. И неделю назад.
— Варя, ты опять начинаешь. Ну что я могу сделать? Это же моя семья.
— А я тебе кто, Юр? Мимо проходящая? — Варвара резко захлопнула дверцу шкафа, от чего оттуда вывалилась пластиковая банка с гречкой. — Мы шесть лет копим на первый взнос. Шесть лет, Юр! И всё коту под хвост. То маме твоей зубы, то Кате репетитор, теперь — пуховик за пятнадцать тысяч. Она, прости, куда в нём собралась? В экспедицию на Северный полюс?
Юрий отложил вилку. Вид у него был такой, будто сейчас его поведут в комнату допросов. Или к дантисту, что по ощущениям одно и то же.
— Варя, ну что ты хочешь, чтобы я сказал? Катя в сложной ситуации. Развелась, одна с ребёнком. Мама ей помогает как может. Я тоже хочу как лучше.
— А я? — Варвара повернулась к нему. Голос у неё стал тихим и ровным, и именно в такие моменты Юрий начинал нервничать по-настоящему. — Я тоже в сложной ситуации. У меня зарплата двадцать восемь, у тебя тридцать два. Ты хочешь как лучше — но почему это «лучше» никогда не касается нас двоих?
Он поднялся, потёр шею. Варя знала этот жест: когда Юра теряется и ищет, за что зацепиться, чтобы не утонуть.
— Варя, ну я понимаю. Но если бы ты просто не цеплялась к каждой мелочи…
— Мелочи?! — Она засмеялась, как-то слишком звонко. — Юр, у нас кран на кухне треснул! Я вчера его изолентой заматывала, потому что сантехник — роскошь. Плитка откололась в ванной. Обои в коридоре отклеиваются. У нас съёмная, Юра! Съ-ём-на-я! Мы платим чужим людям и платим Кате, твоей маме и её «непредвиденным расходам», а себе — себе мы не платим ничего.
Он замолчал, глядя на окно. За окном ползал мартовский снег — серый, тусклый, как настроение на похоронах надежды.
— Ты хочешь, чтобы я отказал маме? — тихо спросил он.
— Я хочу, чтобы ты хотя бы подумал, прежде чем кивать. Чтобы понял: твоя мама взрослый человек, твоя сестра — тоже. А я, похоже, у вас тут дойная корова в белой рубашке и с блокнотом Excel в руках. Только я не мычу. Я говорю. Но ты не слышишь.
Юрий сел обратно, покрутил вилку в руках.
— Она просто просит немного помочь. У неё пенсия пятнадцать тысяч. Катя пока без алиментов.
— А у меня нервы тоже на пенсии, да? — Варя подошла ближе. — Знаешь, что я сегодня делала? Считала, сколько мы откладываем за год. Так вот. Если бы не твоя мама и её «немного помочь», мы бы уже имели сто пятьдесят тысяч на счету. А у нас двадцать шесть. Потому что в прошлом месяце её соседка в больнице лежала и нужно было купить фруктов. Потому что Кате надо было на поездку в Москву. И потому что твоя мама зачем-то купила тонометр за девять тысяч. С подсветкой и песнями, видимо.
Юрий усмехнулся. Но как-то вяло. Он сам знал: всё правда. Но что-то в нём сопротивлялось.
— Варя, ну… Не будь такой жёсткой. Ты же знаешь маму. Она не со зла.
