Ирина села на корточки, поправила строительные перчатки и вытерла пот со лба. Майское солнце нещадно жарило макушку, а сухая земля сыпалась между пальцев, как песок в разбитом часах.
— Ну, и зачем ты, взрослая женщина, сама таскаешь кирпичи? — раздался сзади голос. С насмешкой, но беззлобно.
— Алексей, — Ирина не обернулась, — потому что ты, взрослый мужчина, опять пошёл «в магазин за гвоздями», а вернулся через два часа с пивом и разговорами про экономию на рабочей силе.
— Так я же экономлю! — с улыбкой протянул Алексей, — Ты — лучшая рабочая сила. Ответственная, трезвая, и, как видно, даже слегка злая.
Он опустился рядом на бетонный блок, достал банку газировки, открыл с шипением.
— Ира, не ворчи. Мы почти на финише. Ещё немного, и будет дом. Наш.
Она тяжело вздохнула и села рядом.
— Я просто устала. Понимаешь? Мы четыре года в режиме «потерпеть ещё чуть-чуть». Я хочу в свой дом. С кошкой. С огородом. Чтобы по субботам не на маршрутку, а в шлёпанцах — до своей яблони.
— Ты думаешь, мне легко? — резко спросил он, но без агрессии. — Я все выходные тут. На работе — переработки, дома — стройка. У тебя хотя бы удалёнка, а я — как лошадь. Да я, может, и детей хочу, как ты.
Ирина молчала. Она не хотела ссориться, не сейчас. Но где-то в груди зудело раздражение: он всё время говорит о доме, как о проекте. Как о деле, а не как о гнезде. А она мечтала о гнезде.
— Слушай, — осторожно сказала она, — давай, как закончим, купим собаку. Ну, или кошку. Яблони посадим. И никаких родственников на ПМЖ, ладно?
— Да ты что! Куда их? У каждого своя жизнь.
Она усмехнулась — с облегчением. Хотелось верить.
Когда Ирина вышла из душа — старая ванная в съёмной двушке скрипела трубами, и это только усиливало раздражение, — Алексей сидел в кухне и, как обычно, считал. Своей чёртовой ручкой на полях счета за стройматериалы.
— Опять пересчитываешь? — с упрёком спросила она. — Сколько раз я тебе говорила — пусть делают смету на складе.
— Они навешивают двадцать процентов сверху, — не отрываясь, буркнул он. — Я сам. И вообще, у нас ещё не куплены утеплители на чердак и двери на второй этаж. Надо ужаться.
— Ещё? — она села за стол и отрезала себе кусок хлеба. Масла не было. Потому что «экономим». — Я на салоне красоты не была три года. Даже на маникюр не хожу. Ужалась — дальше некуда. Я и родить ужалась бы, да ты всё ждёшь «удобного момента».
Он ничего не ответил. Писал.
В коридоре валялись его ботинки — грязные, с засохшей глиной на подошве. На вешалке — куртка, которой пять лет, и он всё клянётся, что купит новую. Когда достроим.
На душе стало мерзко и пусто. Ирина вдруг поняла: она не жила. Она строилась. Как этот дом. Как чердак. Как Алексей с его вечными записями.
Годовщина была в кафе. Алексей настоял: «Ты заслужила. Погуляем». Она порадовалась — вдруг, действительно, он что-то понял?
Кафе было скромным, но уютным. Они сидели в уголке, ели жаркое из глиняных горшочков. Ирина даже надела платье — то самое, в котором они гуляли в первый раз. Он не заметил.
— Ира, я хотел сказать… — начал он, ковыряя хлеб. — Когда мы переедем, надо будет немного подвинуться.
— В смысле? — насторожилась она.
