Ирина зажмурилась, как от боли.
Как всё могло быть таким светлым и закончиться вот так? Пыль, скандалы, семейные войны, адвокаты, делёжка кастрюль…
— Господи, — прошептала она, сидя на полу своей кухни. — Это была не любовь. Это была ошибка с ипотекой.
— Мама, ты дома? — голос внезапно ожил в телефоне. — Я к тебе заеду. С Настей.
Это был её сын. От первого брака. Который тогда, год назад, сказал сухо: «Мам, ты взрослая. Разбирайся сама». С тех пор они виделись мало. Он жил с отцом, учился, потом женился. Настя — его жена — не любила долгих разговоров. Ирина не лезла.
— Конечно, заезжайте. Я… я испекла пиццу, — соврала она, оглядывая пустую плиту. — Сейчас как раз будет готова.
Она вскочила, как ужаленная, и кинулась к холодильнику. Что было? Яйца. Помидоры. Лаваш. Сыр. Не пицца, конечно, но можно придумать. Она всегда выкручивалась. В этом доме, в том доме. В браке. В разводе. Всегда.
Через час они приехали. Настя стояла с телефоном в руках, не отрываясь от экрана. Сын был усталый, но улыбался.
— Ты хорошо выглядишь, мам. — Он обнял её так, как не обнимал год. — Рад, что ты одна справилась.
Она кивнула. Не знала, что сказать. Хвалила бы его — получилось бы, как укор. Пожаловалась бы — Настя тут же скривилась бы.
Они ели лавашную пиццу на летней веранде. Было жарко, пахло яблонями. Ещё маленькими, но уже цветущими.
— А где Алексей? — вдруг спросила Настя. Прямо, как пуля.
— Не знаю. Наверное, в своём доме. — Ирина сказала это спокойно. Даже слишком.
— А он что… не хотел вас вернуть?
— Хотел, — тихо ответила она. — Но не меня. Он хотел вернуться туда, где ему было удобно. Я была частью интерьера. Тёплая, ласковая, молчащая. До поры. Пока не поняла, что меня сдают в аренду.
— Жёстко, — хмыкнула Настя.
— Жизненно, — усмехнулась Ирина. — И, знаешь, это нормально. Потому что сейчас я — не предмет. Я — человек. Пусть и одинокий. Пусть с лишней плиткой в кладовке и дурным опытом. Но человек.
Сын ничего не сказал. Только взял её за руку. Крепко. По-настоящему.
А потом вечером ей позвонил Алексей.
Номер не изменила. Глупость? Возможно. Но в этот вечер она взяла трубку.
— Ирина… — голос был севший. Он пил, она это знала. — Ты одна?
— Да, Алексей. Одна. Но по своей воле.
Тишина. Слышно было, как он дышит.
— Я тоже скучала, — наконец сказала она. — По себе. Та, что была с тобой — это не я. Это была удобная тень. А я — вот. С пледом, с лавашной пиццей, с разбитым сердцем. Но уже снова собой.
— Я не хотел так. Честно. Просто все навалилось. Мать, братья, дом. Я думал, мы — семья. Что ты справишься.
— Вот в этом и ошибка. Ты думал, что я должна справляться. А ты — организовывать.
— Мне тоже. Но поздно. Ты построил дом. А я — себя.
Она положила трубку. Не с болью — с прощением.
На следующее утро она встала рано. Пошла босиком в сад. Яблони были ещё зелёные, но крепкие. Она прижалась к одной щекой. Тёплая. Живая. Своё.
За спиной залаяли собаки. У соседей. Те же, что и год назад. Но сейчас они не пугали. Это был просто фон. На фоне новой жизни.
Ирина усмехнулась. Подумала, что купит кота. Или собаку. А может, заведёт кур. Почему нет?
В этом доме она может всё.
Даже снова влюбиться. Но только в тех, кто не требует прописки для всей родни.
