— Не драматизируй, — фыркнула свекровь. — Я просто предлагаю. Пойми, Иван не может сказать тебе это сам. Ему неудобно. Ты ведь у нас сильная женщина. Всё решаешь. Вот и реши.
— Ну, — Мария Ивановна закатила глаза, — можно попробовать решить всё через суд. Иван ведь прописан. А Катя — его сестра. Семья, Олечка.
Ольга засмеялась. Громко, с наслаждением. У Марии Ивановны дёрнулся глаз.
— Ты слышишь себя, Мария Ивановна? Судиться за чужую квартиру. Потому что «сестра» и «семья». Вы хоть читали, что такое право собственности? Или вы решили, что если я не поднимаю голос, то можно на мне пахать?
— А вот теперь ты грубишь, — обиделась свекровь. — Я к тебе — с открытым сердцем, а ты…
— С сумками, — перебила Ольга. — Как обычно.
Свекровь молча поднялась. Банка огурцов зловеще звякнула о стол.
— Я просто хотела, чтобы ты поняла. В этой жизни надо делиться.
— Так и запишем: уроки морали от женщины, которая отжимает квартиру у невестки ради своей лентяйки-дочки. Не забуду. Даже завещание перепишу. Не в пользу Кати.
— Ты жадная, Ольга. Ужасно жадная.
— А ты — наглая, Мария Ивановна. Ужасно наглая. Мы квиты.
Дверь хлопнула так, что кошка на подоконнике подскочила. Ольга допила остывший кофе, села и просто смотрела в никуда.
Через два часа вернулся Иван.
— Она сама ушла. После того как попыталась вручить мне заявление о временной регистрации твоей сестрёнки.
Иван молча снял куртку. Потом подошёл, взял стул и сел рядом. Молчал. Ольга ждала, но он продолжал молчать.
— Ну? — спросила она наконец. — Ты со мной или с ней?
Он не сразу ответил. Посмотрел в окно, потом — на неё.
— Слушай… Она просто волнуется за Катю. Та ведь реально одна не справится. Учёба, город чужой, общежитие — не место для нормальной девчонки…
— О, пошло по кругу. Давай я съеду, ты Катю в спальню, маму в зал, а сам будешь жить в кладовке. Демократия, хрущёвский стиль.
Он попытался улыбнуться, но это было криво. Как ссадина.
— Я не хочу выбирать. Вы обе мне дороги.
— Тогда выберет жизнь, Ваня. Потому что жить вот так — под чужими решениями, без твоего слова — я не буду.
— Оль, ну ты же знаешь, что я тебя люблю…
— Любовь — это не слова. Это действия. Молчанием ты выбираешь её. И, поверь, это всё, что мне нужно знать.
Он встал, подошёл к двери.
— У тебя неделя. Потом я меняю замок.
Он вышел. А Ольга осталась сидеть на кухне. Банка с огурцами всё ещё стояла на столе. Упакованная. С этикеткой «Домашние».
Она подошла, взяла банку — и поставила её в мусорное ведро. Сверху. Чтобы видно было.
А в понедельник утром ей позвонили с работы — и сообщили, что освободилась должность в другом отделе. С переездом в Санкт-Петербург. Выезд через месяц.
Ольга смотрела на экран телефона, как на билет в новую жизнь.
И впервые за долгое время — она улыбалась.
Ольга проснулась от странного звука за стеной. Сначала — шелест, потом какой-то глухой грохот, будто у соседей шкаф обрушился. Но нет — это не соседи.
Это был ключ в замке. Чужой. Медленно поворачивающийся. Точно, как в плохом сериале, где у героини вот-вот начнётся новая жизнь — но сначала ей надо вылететь из своей старой.
Ольга подскочила, как от разряда тока. В коридоре послышались шаги, потом:
— Привет, — раздался тонкий голос. — Это я. Надеюсь, не разбудила.
Катя. Весьма живая, наглая, с короткими шортами, несмотря на октябрь, и чемоданом в цветочек. За спиной — рюкзак, в руке — пакет с надписью Fix Price.
— Ты что, с ума сошла? — Ольга стояла в пижаме, волосы растрёпаны, в глазах — злость, тревога и нотка абсолютного недоумения. — Как ты сюда попала?
