Ирина вдруг заплакала. Без истерики, но горько. Как плачут взрослые женщины, которые очень старались быть терпимыми, воспитанными, мягкими — и зря.
Алексей подошёл сзади, положил руку на плечо.
— Ир, не плачь… Мы же хотели как лучше…
Она молча отстранилась.
— Как лучше — это было бы спросить. Ты даже не звонил. Ни слова. Просто начали. Вы с ней. С ней — да. Потому что с ней ты семья. А я… фигура временная, да?
Он хотел что-то сказать, но в этот момент зазвонил её телефон. Подруга. Слава Богу. Она подняла трубку и, не отводя глаз от мужа, сказала:
— Лен, привет. Можно я к тебе на ночь приеду? Тут… у нас мини-революция. Да, ремонт. В смысле, неожиданный. Нет, у меня ключи никто не отобрал. Просто теперь здесь всё по-другому. И я — тоже по-другому.
Она взяла сумку с пола, не забыв хлеб и яйца, прошла мимо свекрови, которая недовольно смотрела в окно, и произнесла почти шёпотом:
— Вы же всё знаете лучше всех. Вот и живите тут. Вместе. Вам же уютно. Вам — вместе уютно.
Дверь закрылась с тихим щелчком. В квартире повисла тишина.
— Ну что, — сказала Ольга Петровна после паузы, — раз уж она ушла, можно продолжать. Я думаю, здесь надо натяжной потолок. И плитку на кухню сменить. Я вчера на «Авито» смотрела — там по акции…
Алексей стоял в дверях, смотрел на разрушенную комнату, и не мог понять — это они квартиру перестраивают или жизнь?
Ирина сидела у Лены на кухне, упираясь лбом в ладони. Кофе давно остыл. На плите что-то шипело — Лена жарила сырники, потому что у неё, как она сама говорила, «все кризисы лечатся мучным и углеводами».
— Я вообще понять не могу, — Лена громко выдохнула и хлопнула сковородкой по конфорке. — Ты что, реально была в командировке три дня, а они за это время решили от тебя всю квартиру перестроить?
— Не они. Она. — Ирина подняла голову. Глаза опухшие, волосы растрёпаны. — Алексей — это, знаешь, как передатчик. Что сказали — то и сделал. Как пёс Павлова. Мама сказала: «надо ремонт», он и побежал.
— Знаешь, — задумчиво сказала Лена, переворачивая сырник, — вот если бы моя мать пришла и ободрала обои, я бы её в Геленджик отправила. Без обратного билета.
— А у них там святая троица. Семья, традиции, всё ради будущих детей. — Ирина злобно вытерла лицо салфеткой. — Только детей почему-то не заводим, а маму держим под боком. Не взамен ли?
— А ты ему вообще что сказала? Ультиматум какой-нибудь поставила? Или как обычно — «я подумаю, но ты знай, мне неприятно»?
— Я ушла. Просто ушла. Бросила всё. — Ирина покачала головой. — Слушай, а ведь я так старалась… К его матери с уважением. Подарки на праздники. Не перечила. Даже тефтели ела её, эти… резиновые. Как собачий корм, только с соусом.
— С соусом — это уже ресторанный уровень. Но ты не заметила, что ты у неё — как квартирантка. Вот честно. Она же считает, что квартира — это её территория. Потому что ты, значит, ничего не вкладывала, а бабушка твоя — это вообще как будто призрак. И вообще — у них же как: жена сына — это ошибка, которую нужно исправить. Ремонт — это только начало.
— А ты думаешь, я зря плакала? — Ирина вскинулась. — Я стояла в гостиной, где бабушка всегда вязала под «Поле чудес», и там вместо неё — шпатлёвка, бетон и маменька с пультом в руках. Всё. Весь мой прошлый мир — в помойку. А главное — никто даже не подумал, что меня надо спросить!
— У тебя муж или табуретка? — съязвила Лена. — Его там вообще слышно было? Или он просто в молчащем режиме?
