— Пусть сдаёт ключ. Иначе я завтра сменю замки. И если ты считаешь, что это перегиб, то мы поговорим серьёзно, когда вернёшься. И ещё. Я тебе не жилетка. И не мама. Я твоя жена. И либо ты живёшь со мной, либо с ней.
Ольга, слушая этот монолог, вытянулась во фрустрации, но не ушла. Наоборот, уселась обратно и с вызовом посмотрела на Алину.
— Ну и кому ты теперь в этой квартире нужна, королева драмы?
— Себе. Этого уже достаточно, — тихо сказала Алина и пошла в ванную.
Она закрыла за собой дверь и уставилась на своё отражение. Глаза — красные, губы — сжаты. И где-то под грудной клеткой — жгучее, злое тепло. Не слёзы. Нет. Это — злость. И она наконец-то начала закипать.
Алина знала: назад дороги не будет. Или он, или она. Или они вдвоём — против неё. Но сейчас, стоя босиком на холодной плитке, она вдруг поняла, что выбора у неё не осталось. И это был, как ни странно, первый шаг к свободе.
На следующее утро Алина проснулась в полной тишине. Без запаха чужого лосьона в ванной, без хлопающих дверей, без «Алин, ты не видела мой фен?». Тишина стояла липкая, непривычная, как новая обувь. Казалось, в квартире впервые за полгода можно было дышать полной грудью.
Ольга ушла. Максим пришёл поздно вечером и ушёл спать, не говоря ни слова. Спал, отвернувшись, будто Алина была стенкой. Она не настаивала. Просто смотрела в потолок и думала, что вот сейчас… вот уже почти… они, кажется, не вдвоём.
Утром она услышала, как он собирается: рубашка, галстук, звук ложечки в чашке, короткое сопение перед зеркалом — всё было до боли знакомо и чуждо одновременно.
— Ключ она тебе отдала? — спокойно спросила Алина, выходя на кухню.
Максим не поднял головы. Просто поставил чашку в раковину.
— Я не стал просить, — сказал он, глядя в столешницу. — Она была в слезах. Ты с ней жестоко обошлась. Она всё-таки моя сестра.
— А я? — Алина сложила руки на груди. — Я кто? Мебель, коврик у входа? Или ты в браке только с Ольгой, а я так, чтобы посуду кому-то мыть?
— Не передёргивай. Ты всегда всё выставляешь в чёрно-белом. Ты даже в ссорах ведёшь себя, как на совещании — с фактами, аргументами и холодным лицом. Ты не оставляешь мне шанса. Я между двух огней.
— Нет, Макс, ты не между двух огней. Ты — в одной лодке. Только грести решил в сторону Ольги.
— Потому что она — семья! — рявкнул он, вдруг резко, неожиданно для самого себя. — Она была со мной, когда тебя вообще рядом не было. Когда я лежал в больнице, когда мама умерла, когда я…
— Да не ври ты себе, — перебила его Алина, тихо, но очень жёстко. — Тебе просто удобно. Удобно, что кто-то заботится о тебе, не требуя ничего взамен. Ольга заботится, но и живёт за твой счёт. А я — нет. Я требую уважения. И мне плевать, что тебе с этим неудобно.
Максим молчал. Казалось, он хотел что-то сказать, но слова застряли в горле, как кость.
Он ушёл, не попрощавшись. Алина осталась на кухне. В этой комнате было столько их разговоров, их шуток, их завтраков на скорую руку… и теперь — только она и чай, который уже давно остыл.
На работе она не могла сосредоточиться. Слово за словом, как капли воды, капали мысли: он не встал на мою сторону, он даже не пытался, он выбрал её…
В обеденный перерыв ей позвонила свекровь. Неожиданно. Таяна Павловна — женщина с лицом вечного укора и голосом, которым можно было вызывать привидений.
— Алиночка, здравствуй. Ты, наверное, уже в курсе, что Ольге негде теперь ночевать?
— Да. И это не случайность, Татьяна Павловна. Она не гость. Она паразит. — Алина вздохнула, но спокойно. — Я больше не хочу, чтобы она приходила в наш дом без спроса.
