— Ты накормила кошку? — голос Игоря прозвучал от порога таким будничным, что Алина чуть не уронила ложку, которой размешивала борщ.
— Ты издеваешься? — она не обернулась, но голос её дрогнул, хотя лицо осталось абсолютно спокойным. Почти. — Ты не звонил весь день, пришёл позже обычного, и всё, что тебя волнует — кошка?
— Ну, если ты уже в плохом настроении, может, не стоит начинать? — он скинул куртку, бросил её мимо вешалки. Та соскользнула на пол, как символ отношения Игоря к порядку и Алине заодно.
— Я не в плохом настроении. Я в ожидании. Плохое — впереди, — она выключила плиту, сняла кастрюлю с огня и поставила на деревянную подставку, где до сих пор сохранился круглый след от вчерашней чашки кофе. Той самой, что Алина швырнула в раковину после их очередного «мирного» разговора.
— Что опять? — Игорь зашёл на кухню, уткнулся взглядом в телефон, словно надеялся, что тот спасёт его от действительности. — Мы что, не можем просто поужинать?
— А ты хочешь поужинать? Или тебе нужно сделать паузу между одной ложью и следующей? — она повернулась к нему, опёрлась о столешницу. Спокойно, сдержанно. Только пальцы на правой руке дрожали, будто играли на невидимом пианино из нервов.
Он вздохнул. Долго, натужно, как будто ему надоела вся эта бытовая драма, и он мечтает переселиться в сериал, где мужики не обязаны объясняться.
— Я не собирался… ну, сегодня… — он замялся, сел за стол, огляделся, словно искал зацепку, повод, отвлечь её. — Картошка с чем?
— С разочарованием и лёгким привкусом предательства, — отрезала Алина. — Приятного аппетита.
Он помолчал. Она молчала тоже. В доме стоял запах борща, чуть сладковатый, с чесночной ноткой. Варежки висели на батарее — сохли после вечерней прогулки. Всё, как обычно. Только не было больше «обычно».
— Карина беременна, — сказал Игорь. Так. Буднично. Без подготовки, без драмы. Как будто сообщил, что у тёщи день рождения.
Алина не сразу поняла, что он сказал. Мозг отбрыкивался, как капризный ребёнок, отказываясь принимать слишком горячую пищу.
— Кто? — переспросила она тихо.
— Карина. Мы… ну, ты понимаешь… — он не поднимал глаз.
— Я понимаю, — она кивнула, будто расслышала прогноз погоды, и достала из шкафа миски. Поставила на стол. Медленно. — А теперь скажи: на каком месте ты решил, что это — повод просить меня уйти из квартиры?
Он поднял голову. И вот тут впервые испугался. Потому что в её глазах не было слёз, истерики, даже злости. Только усталость. Такая, как у человека, который всю ночь нёс чужой рюкзак, а теперь смотрит на того, кто его нагрузил.
— Алина, не начинай. Я же говорил — не усложняй. Всё можно решить по-человечески.
— По-человечески? — она рассмеялась. Тихо, надтреснуто. — Ты серьёзно? Ты т№)(ал Карину, пока я гладила тебе рубашки, потом она залетела, а теперь ты хочешь, чтобы я отдала квартиру, потому что… ты так решил?
— Ну, во-первых, я тоже вкладывался в эту квартиру, — огрызнулся он. — Во-вторых, мы всё равно расходимся. Я просто предлагаю тебе… не делать из этого трагедии.
— Я её не делаю. Она уже случилась. В тот день, когда ты впервые вышел с ней из офиса и пошёл в её сторону, а не домой, — она села напротив, не отводя взгляда. — Когда ты перестал звонить. Перестал быть здесь. Это и была трагедия.
