Они сидели в зале ожидания суда. За стеклом — капал весенний дождь. Такой, который обманчиво пах надеждой. Но внутри — только натянутые нервы, запах дешёвого кофе и чужих разговоров.
— Она беременна, Алина. Я должен быть рядом. Это не просто интрижка.
— Знаешь, что не просто? Объяснять себе по ночам, почему ты стал чужим. Почему ты, глядя мне в глаза, уже думал о другой. Почему ты считал, что я прогнусь. Я — не Карина. Я не стану тебе второй мамой, нянькой, спасателем и жилплощадью в одном лице.
— Знаешь, Игорь… Когда я готовила тебе борщ в тот вечер, я ещё надеялась. Что ты скажешь: «Алина, я идиот. Прости». Но ты пришёл и стал торговаться, как на рынке. За меня. За нас. За квадратные метры. Ты ведь и цену уже придумал. Помнишь? «Пятьдесят на пятьдесят». Вот только я теперь не продаюсь. Ни за пятьдесят. Ни за весь мир.
Он поднял голову. Медленно. В его глазах мелькнуло что-то — не жалость, нет. Брезгливость. Как будто он не привык видеть Алину такой. Прямой. Уверенной. Готовой к бою.
— Да. И ты — причина.
Зал — светлый, холодный. Как холодильник, в котором забыли старую вину.
Судья — женщина с усталым лицом и глазами, в которых не было места чувствам. Её интересовали только факты.
— Имущество нажито в браке, делится в равных долях. Однако…
Юрист Алины поднялась, чётко, уверенно:
— Однако, Ваша честь, представляем доказательства целенаправленного использования Игорем совместных средств на содержание внебрачной связи, с которой сейчас связан истец. Переводы, подарки, оплата аренды, техника. Также ходатайствуем о признании его действий как нарушения имущественных интересов ответчицы.
Карина сидела рядом с Игорем. В сером платье, слишком тесном на восьмом месяце. Её лицо было бледным, будто она уже пожалела, что согласилась на «новую жизнь». Алине не было её жаль. Жалость — это роскошь, которую она себе теперь не позволяла.
— Уточните, пожалуйста, перевод 150 000 рублей от февраля. Назначение платежа — «малыш». Это согласовывалось с супругой?
Игорь сглотнул. Молчание длилось три удара сердца. Потом он пробормотал:
— Запись разговора между истцом и ответчицей от 3 марта прилагается. Там истец говорит: «Квартира будет нашей. Алина всё равно не сможет бороться». Это прямая угроза.
Алина не дрожала. Не колебалась. Это был её момент. Не мщения. Правды.
Карина подошла к ней. Одна. Осторожно.
— Я не думала, что так будет. Я… просто… влюбилась.
Алина рассмеялась. Холодно.
— Ты влюбилась в чужого мужа, забеременела, приняла переводы, уговаривала его выгнать меня из дома. Какая милота. Ты, видимо, перепутала чувства с аппетитом.
— Я не враг тебе. Мы обе в этом… жертвы.
— Нет, Карина. Я — не жертва. Я — результат. Твоего выбора. Его лжи. И своей силы.
Карина опустила глаза.
— Он уже говорит, что устал. От всего. Даже от меня.
Алина кивнула. И вдруг почувствовала: ей всё равно. Не злобно — по-настоящему. Просто… всё.
Финальное письмо Игоря — спустя неделю.
«Алина, я подписал. Квартира твоя. Машину беру себе. Карина уехала к матери. Я не знаю, кто я теперь. Может, ты была права. Прости, если сможешь».
Она стояла на балконе, ветер развевал волосы. В квартире пахло свежим ремонтом и свободой. Рядом — коробка с посудой. Новая. Без трещин.
— Знаешь, кто ты теперь? — сказала она себе вслух. — Я.
Алина остаётся в квартире. Она не одинока — она в себе. Она не унижена — она в силе.
Суд признал её права. Игорь ушёл. Карина потеряла всё, что строила на чужом.
Алина смотрит в будущее. Оно не обещает лёгкости. Но оно — её.