Я улыбнулась. Потому что что ещё оставалось?
Когда я вернулась домой в тот день, в коридоре пахло мандаринами. Он опять “принёс мир».
— Послушай, — начал он, — я тут подумал. Может, мы зря так? Ну… я зря. Я просто не хотел тебя нагружать. А мама… она всегда спрашивает, как ты.
— А ты всегда отвечаешь. — Я присела на диван, смотрела на него снизу вверх. — Ты ей даёшь отчёт. За меня. За нас.
— Потому что я не знаю, как иначе. Она помогает. Советами.
— А я тебе не помощник? Я, Паша, кто? Подписчик?
Поздно вечером я открыла папку с нашими фото. Там были поездки, пикники, наша первая зима — с глупыми шапками и безмозглым счастьем. Мы были другими. Он был дерзкий, я — легкая. Меньше думала, больше делала. А потом кто-то нажал на «пауза», и всё застыло.
Я выключила ноутбук. Села на кровать.
— Я больше не могу быть в комнате, где три мнения, а нас двое.
Он не ответил. И это был первый правильный ответ за много дней.
— Ты не понимаешь, она просто хочет, чтобы у нас всё было хорошо, — сказал муж.
— Нет, Паша. Она хочет, чтобы всё было по её.
Это было утром. Он собирался на работу, завязывал шнурки, я стояла у зеркала в коридоре, расчесывала волосы. Разговор повис в воздухе, как запах вчерашней еды. Не уходит, а вонзился в обои, в полотенца, в стены. Всё пахло этой темой.
— Она сказала, что если мы сейчас не справимся, то потом будет хуже. Типа, кризис третьего года, всё такое.
— Знаешь, что хуже? — я подошла ближе. — Когда в твоей паре есть третий голос, который ты называешь «заботой».
Он промолчал. Как всегда. Надел куртку, посмотрел на меня — глаза растерянные, как у школьника на перемене. Хотел поцеловать — передумал. И ушёл.
Я осталась стоять в коридоре. Волосы уже высохли, расческа в руке, а внутри такое чувство, будто тебя вывесили за окно — пусть постоит, проветрится.
День провела в режиме автопилота. Рабочие письма, ответы без души, обед, отложенный до трёх. Я не была голодна.
Мысль ходила за мной по пятам: я не выбирала её. Его маму. Не знакомилась, не соглашалась, не звала. Но она всё равно здесь — в наших разговорах, в наших планах, в его голове. Словно вирус, который он принёс с собой из детства.
Вечером я зашла в магазин. Купила воду, салфетки, батарейки. Никакой еды. В моём доме больше никто не ел с аппетитом. И если раньше я готовила, потому что это было что-то общее, теперь еда стала чем-то техническим — топливом, не более.
Вернулась домой и села у окна. Во дворе — качели, детский смех. Соседка снизу курила, как всегда, с видом «мне всё по барабану». А у меня — наоборот: не по барабану ничего.
Через два дня он предложил «съездить куда-нибудь». Мол, развеемся, отдохнём, сменим обстановку. Голос — ласковый, чуть виноватый. Почти просительный.
— Куда? В санаторий с мамой? — ответила я, не глядя.
Он опустил глаза. Я знала: он не хочет быть между. Но и выбрать сторону — тоже не может. В его мире женщины важны, но мама — это якорь. Мама — это компас, даже если стрелка врёт.
— Я не хочу вот так, — сказал он, наконец. — Я не знаю, как быть. Но я точно не хочу, чтобы ты уходила.
Это прозвучало всерьёз. Я даже поверила. Но через десять минут он вышел в другую комнату — и стал звонить ей. Тихо, но я слышала. Всегда слышу. Интонации, паузы, «да, я ей говорил» — всё было ясно.
Я надела куртку и вышла. В подъезде пахло гвоздикой. Соседи, наверное, переборщили с освежителем. Или кто-то умер, и это — маскировка.
У одной моей подруги, Лены, был странный способ справляться со стрессом — она красила ногти в бешеные цвета. Жёлтый, бирюзовый, даже серо-сиреневый. Говорила: когда пальцы выглядят как чужие, можно притворяться кем угодно.
Я пошла в салон. Не потому, что хотела сменить имидж. Просто захотелось сидеть, пока кто-то делает что-то для тебя, не спрашивая лишнего. Мастер была молчаливая, на стене висели картинки с ужасными подписями: «будь собой», «люби себя», «живи здесь и сейчас». Хотелось плюнуть.
Я выбрала зелёный. Болотный даже. Как мох на старом камне. Пусть будет так.
Дома он ждал. Сидел в кухне, руки на коленях, взгляд — в пол. Будто его кто-то наказал.
— Я сказал ей, что не буду больше обсуждать нас, — тихо произнёс он.
Я села напротив. Просто смотрела. Впервые за долгое время я увидела в нём не мужа, не человека, который всё портит или всё терпит. Я увидела мальчика. Который решил вырасти. Может быть.
— Хорошо, — сказала я. — Начнём с этого.
