— Ты что, снова с мамой посоветовался?! — я не выдержала.
Он смотрел на меня с таким выражением, будто я предложила продать его почку. Недоуменно. Молча. Как всегда.
— Паша, я тебя спрашиваю. Ты говорил с ней, да?
— Ну, я просто… Мы обсуждали, — проговорил он, и голос у него звучал так, будто я вынуждаю его извиняться за погоду.
Паша уставился в окно. Ему там, видно, кто-то подсказал, как правильно пережидать мой гнев. Возможно, воробьи. У них явно больше характера, чем у него в последние месяцы.
— Я хотел, чтобы ты не расстраивалась. Мы просто говорили, что может, отложим ипотеку на год. Ты сама говорила, у тебя тяжело с работой.
— Я тебе говорила, что тяжело. Не маме. Ей я не говорила ни слова. Как она оказалась в этом уравнении?
Он ничего не ответил.
А мне вдруг стало странно спокойно. Почти даже весело. Что-то вроде: ах вот мы где, в этой точке. Где чужие матери знают обо мне больше, чем я позволяю знать подруге.
Вечером он попытался «принести мир». Это у него такой стиль — сначала в тень, потом с какими-то подношениями: мандаринами, или свежим круассаном, или, как в этот раз, с глупой идеей посмотреть сериал, который мы оба терпеть не можем.
— Ты не хочешь? — спросил он, когда я в четвёртый раз не повернулась к экрану.
— Хочу. Чтобы ты вырос.
Он сглотнул, но остался сидеть. В этом вся наша жизнь: я — гром и молнии, он — зонтик, забытый в машине. Иногда я даже думала: может, это и есть настоящее счастье? Он не орёт, не спорит, не ломает. Просто существует рядом. Как мягкий шум листвы в окне — вроде бы и тишина, но не совсем.
На следующий день я ушла с работы пораньше. Сказала, что у меня голова. Никто не спросил, почему. У меня, видимо, такое лицо, что даже начальник боится встревать. Или просто неинтересно. Может, и хорошо.
Шла по улице, не выбирая направление. В наушниках играло что-то без слов, потому что слова в этот день были врагами. Они мешали. Все мои слова с Пашей утыкались в глухую стену. Он их слушал, но не слышал. Удобно, наверное, так жить — под звукоизоляцией.
Я не заметила, как оказалась у дома его родителей. Стояла напротив, и наблюдала. Я была здесь сто раз. Но никогда — вот так, долго стоя снаружи, в роли шпиона.
В окне мелькнул силуэт. Плечи, прямая спина, волосы в пучок. Его мать. Уверена, даже когда она дома одна, сидит с выпрямленной спиной, как будто всё ещё в комиссии, оценивающей дипломы. Она всю жизнь что-то утверждает. Сейчас — свои права на моего мужа.
— Мне не нравится, как ты с ним разговариваешь, — сказала она как-то при встрече. — Он мягкий человек. А ты — вечно на повышенных тонах.
Я тогда кивнула. Не из вежливости, а потому что не хотелось давать ей возможность обвинить меня ещё и в грубости.
Я вернулась домой позже, чем собиралась. Паша уже спал, или делал вид. Спит он тихо, без храпа. Только иногда приподнимает плечи, будто хочет стать меньше.
Легла рядом. Долго смотрела в потолок. У нас там трещина — тонкая, но с каждым годом всё длиннее. Словно дом тихо показывает нам, как мы живём.
Утром я открыла шкаф и вдруг поняла: пора избавиться от старого платья. Оно висело на самом краю, ткань выцвела, как будто выдохлась. Я держала его просто потому, что когда-то купила в хорошем настроении. Смех в примерочной, смешной ценник, продавец с пышными ресницами — всё это было приятной иллюзией, которую не хотелось терять.
Я взяла ножницы и отрезала лямку. Потом вторую. Приятное ощущение — резать прошлое. Даже если оно — просто ткань.
Паша вошёл в комнату. Посмотрел на меня, потом на платье.
— Ты что, выкидываешь?
— Да. Оно больше не сидит.
Он помолчал, потом сказал:
Я кивнула. Но не сказала: жалко не платье, жалко то, что мы оба так любим цепляться за вещи, чтобы не замечать людей.
На работе у меня был один коллега — Миша. Он вечно с кем-то о чём-то спорил. У него было мнение на всё, и он им делился как благотворительностью. Иногда мне это нравилось. Хотя бы потому, что кто-то, наконец, говорил без страха.
— Ты правда думаешь, у вас всё ок? — спросил он как-то на обеде. Я тогда уронила ложку, так громко, что все обернулись.
— Это ты сейчас обо мне и Паше? — я сделала вид, что шучу.
— Ага. Просто вы как будто… ну, не знаю. Живёте как бывшие, только в одной квартире.
