— Нет, мама, — он впервые за весь разговор поднял голову, глаза у него были красные. — Хватит. Ты годами шантажируешь меня детскими историями. Обещаешь всем рассказать, как я… — он запнулся. — Не важно. Но я устал.
— Она всегда так, — продолжал Глеб. — С тех пор, как я пошёл работать. Сначала «помоги маме с квартплатой», потом «у Вари проблемы». А если отказываешь — слёзы, давление, шантаж. И я… я просто не выдерживаю.
— А что насчёт Вари? Ей правда нужны деньги? — я уже не знала, чему верить.
Глеб невесело усмехнулся:
— Варе я помогаю напрямую. А эти регулярные переводы маме… Она требует их как должное. Говорит, что вырастила меня, потратила жизнь, и теперь моя очередь платить. Телевизор, шуба, ремонт — всё на мои деньги. Сказать тебе? Я боялся, что ты не поймёшь. Что решишь, будто я — тряпка, не способная поставить мать на место.
Я смотрела на двух людей передо мной. На женщину, которая десять лет улыбалась мне, приходя в гости. И на своего мужа — человека, который врал мне, позволял мне винить себя в забывчивости, донашивать старые вещи, отказывать себе в элементарном, пока его мать покупала себе новые кофточки на наши с ним деньги.
И вдруг — ясно, спокойно — я поняла: мне больше нечего здесь делать.
— Глеб, послушай меня внимательно, — мой голос звучал неожиданно спокойно. — Я ставлю тебе условие. Либо ты прекращаешь тайно финансировать мать и начинаешь совместно принимать решения о наших деньгах, либо я ухожу. Сейчас я еду домой, собираю вещи — свои и Аришки. У тебя есть время подумать. До вечера.
— Что ты здесь раскомандовалась? — Виолетта Андреевна вскочила. — Да кто ты такая, чтобы ставить условия? Он мой сын!
— А она моя жена, — неожиданно твёрдо сказал Глеб.
— Что? — его мать осеклась на полуслове. — Ты выбираешь её?
— Я выбираю свою семью, — он выпрямился и посмотрел матери в глаза. — Маша права. Хватит. Я сам решу, как помогать Варе. Напрямую. А тебе, мама… пора научиться жить на свою пенсию. У меня своя семья, свои расходы. И если ты ещё раз полезешь в кошелёк к моей жене…
— Да как ты смеешь?! — Виолетта Андреевна побагровела. — Я тебя вырастила! Я одна тянула! А ты…
— Хватит! — он почти закричал, и я впервые увидела, как мой муж по-настоящему злится. — Хватит мной манипулировать! Ты не имеешь права лезть в кошелёк к моей жене! Не имеешь права шантажировать меня прошлым!
Виолетта Андреевна застыла, словно не узнавая собственного сына. Никогда раньше он, видимо, не смел ей перечить.
— Убирайтесь оба, — наконец сказала она ледяным тоном. — И не возвращайтесь.
На улице — среди серых панельных домов, под хмурым октябрьским небом — Глеб взял меня за руку и крепко сжал.
— Я не знаю, сможешь ли ты меня простить, — он говорил, глядя прямо перед собой. — Но я хочу попробовать всё исправить. Если ты позволишь.
Я собрала самое необходимое — для себя и дочки. Шубу, которую донашивала четвёртый сезон, те самые убитые сапоги, детские вещи, документы.
— Куда ты? — в его голосе была паника, когда он увидел сумки в прихожей.
— Туда, где меня уважают, — ответила я спокойно. — Проблема не в деньгах, Глеб. Проблема в предательстве доверия. В том, что ты живёшь двойной жизнью.
Я оставила ключи на тумбочке в прихожей. Оставила ему шанс переосмыслить своё поведение и расставить приоритеты.
И уже в дверях, не оборачиваясь, сказала:
— Когда-нибудь ты поймёшь, что мать любит тебя не из-за денег. А если из-за них — это не любовь.
Я захлопнула дверь, оставляя за ней человека, которого любила десять лет. И с которым прожила бы ещё столько же, если бы он хоть раз решился стать настоящим мужчиной.
Он же решился на смелый шаг и дал отпор матери, но почему Маша всё равно ушла?
Пишите ваше мнение в КОММЕНТАРИЯХ
